— Спасибо, братцы, — продолжал Пирятинский, — но только помните приказ: «Не стрелять». Врагов много, и весь успех дела зависит от быстроты. Мы должны ошеломить и испугать их, а стрельбой их не удивишь и не испугаешь, хоть до ночи стреляй. Им это будет даже на руку, а потому повторяю: чтобы ни один не смел выстрелить. Господа офицеры, — обратился он к офицерам, стоявшим впереди, — прошу следить за тем, чтобы люди не останавливались и не стреляли. Кто начнет выпускать пули, тот, значит, струсил, я так буду смотреть на него. Слышите? — добавил он грозно, слегка приподнимаясь на стременах и пристально вглядываясь в солдатские лица, и вдруг каким-то особенным пронзительным голосом крикнул: — В штыки! Ур-ра! — и повернув коня к аулу, ударил его плетью.
— Ур-ра! — хрипло, как один, заревели солдаты, и вся эта масса лиц, обожженных солнцем, побуревших от ветров, мгновенно оживилась одним чувством дикого восторга и ненависти к врагам. Солдаты бежали, перегоняя друг друга, с опущенными штыками, с задорно сверкающим взглядом разгоравшихся глаз. По мере того, как они подвигались все дальше и дальше, росла их стихийная яростная жажда крови и убийства… Вот замелькали впереди смуглые лица в косматых папахах, почерневшие от порохового дыма руки торопливо заряжают ружья, грохот выстрелов заглушается протяжным воем: «Иль Алла, иль Алла».
Колосов, увлекаемый общим движением, бежал изо всех сил, размахивал саблей и что-то кричал, но что именно, он и сам не мог дать себе отчета.
Огромного роста татарин в рваной черкеске загородил ему дорогу. Колосов увидел худощавое рябое лицо, красную бороду, широко разинутый рот, из которого хрипло вырывался неистовый вопль, и серые, сверкающие, как у разъяренного волка, глаза. В высоко поднятой руке татарина сверкал клинок шашки, по которому тонкой струйкой бежала еще теплая кровь… Увидев перед собой офицера, гигант издал радостный рев и, схватив одной рукой Колосова за плечо, другой изо всей силы размахнулся шашкой, готовясь нанести ему страшный, сокрушительный удар, но вдруг занесенная рука его бессильно опустилась, лицо побледнело, глаза застыли, и он тяжело рухнул навзничь, пробитый насквозь двумя ударами штыков, впившихся в него с двух сторон.
Колосов даже не взглянул, кому он обязан жизнью, и побежал дальше, вместе с другими солдатами, вслед за убегающим врагом.
Как Пирятинский предполагал, так и вышло. Неожиданная стремительная атака в штыки ошеломила горцев, и они, не выдержав ее, пустились бежать. В этом отсутствии всякой стойкости и легкости, с которою горцы допустили панике овладеть аулом, сказывались последствия тяжких поражений, полученных ими при Ашильте, Ахульго и других несчастливых для них боях. В полном расстройстве, смешавшись в одну беспорядочную толпу, бросились мюриды в поспешном бегстве по дороге к Зубуту, но тут их ждал кровавый сюрприз. Безмолвные дотоле склоны каменистого кряжа, у подножия которого бурлили бешеные волны Сулака, вдруг ожили. Громовое «ура», выкрикиваемое сотнями голосов, как бурный ураган, холодом смерти пахнуло в лицо оторопевших миятлинцев; загремели залпы. Пули, как рой шмелей, с жалобным визгом и стоном полетели навстречу беглецам. Одновременно с этим из соседней балки, тянувшейся несколько левее, с гиком и пиками наперевес вынеслись казаки, развертываясь на скаку широкой лавой.