После получасовой резни русские ворвались, наконец, в аул, но тут их ожидали новые полчища. Каждая сакля в отдельности представляла из себя небольшую крепость, защищавшуюся до тех пор, пока в ней оставался в живых хоть один человек… Во многих местах к сражающимся мужчинам присоединялись женщины и дрались с не меньшим ожесточением, чем их братья и мужья.
На каждом шагу разыгрывались потрясающие душу сцены.
Кучка солдат, сбив ворота, врывается в узкий переулок. Со всех сторон с плоских кровель на них сыпется град камней. Стреляют с крыш, стреляют из сакль через пробитые в стенах отверстия, стреляют снизу из ям-печей, где в обыкновенное время пекутся чуреки и лаваш. Поражаемые со всех сторон, солдаты падают, устилая двор своими трупами, но на смену павшим, как волны прилива, вкатываются новые толпы, под дружным натиском дверь с треском вылетает вон, и сол-даты уже в сакле… Неистовый вопль встречает их… Мужчины, как бешеные, бросаются грудью на штыки, женщины, обхватив руками детей, прижимаются с ними в угол… Несколько минут продолжается яростная свалка среди визга, стона и воплей, но, наконец, мало-помалу в сакле все стихает… наступает гробовое молчание… Солдаты, обтирая окровавленными руками струящийся со лба пот, торопливо один за другим выходят из сакли, оставляя за собой кучу мертвых тел… Страшную, дикую картину представляет теперь погруженная в мертвое молчание сакля. Везде: на полу, по углам, в разных позах лежат трупы. Вот старик с раскроенным черепом опрокинулся навзничь, голова его закинулась, и острая бородка торчит вверх, придавая странное выражение его лицу. Женщина с младенцем на руках, которого она тщетно старалась закрыть своей грудью, полусидит в самом углу, прижавшись к стене. На земле у ее ног, вытянувшись во весь рост, лежит молодой джигит с развороченной штыковыми ударами грудью; под всеми тремя чернеют широкие лужи крови, кровь на стенах, даже на потолке. В противоположной стороне сакли целая группа мертвых тел: молодая девушка, два подростка и двое взрослых мужчин; в нескольких шагах от них, ближе к дверям, валяется еще изуродованный, растоптанный ногами труп младенца.
Покончив с защитниками первой сакли, солдаты, не теряя времени, бросились к другой. Двое из них вскочили на плоскую крышу, но в то же мгновенье с криком полетели вниз: в крыше была устроена волчья яма. Адский хохот раздался внутри сакли и покрыл собой вопли провалившихся.
— Братцы, выручайте! Спасите!
Оставшееся снаружи кинулись к запертым дверям сакли, но плотно забаррикадированные изнутри толстые двери не поддавались. Напрасно солдаты неистово били в них прикладами и камнями: двери трещали, но не распадались… А тем временем из сакли неслись душу раздирающие стоны и вопли — это озлобленные горцы пытали попавшихся в их руки гяуров.
— Братцы-ы-ы… братцы-ы-ы… — доносились из сакли нечеловеческие вопли истязуемых, но «братцы» ничего не могли сделать, чтобы выручить своих несчастных товарищей. Несколько человек пытались было влезть на крышу, но в то же мгновение из черного провала в них посыпались пули отстреливающихся из сакли мюридов.
— Ребята, жги саклю, наших уж все равно не спасешь, по крайности гололобых не упустим, будут знать! — крикнул кто-то. По этой команде в отверстие крыши посыпались целые кучи зажженной соломы, хлопка и сухого хвороста; кто-то приволок неизвестно откуда горшок горящего масла и опрокинул его туда же… Сухие стропила крыши вспыхнули, едкий дым наполнил саклю.
— Ну, черти, выходите, теперь мы вам покажем! — заранее торжествуя мщенье, кричали солдаты, видя, как дым все более и более наполняет саклю. С каждой минутой пожар разгорался все сильней и сильней. Вдруг среди свиста и рева пламени послышались грозно-унылые звуки предсмертной песни абреков.
Очевидно, они заранее так плотно забаррикадировали дверь, что теперь уже не могли выскочить и сами обрекли себя на смерть.
По мере того как густел дым и сильнее разгоралось пламя, пение становилось все глуше и глуше и, наконец, умолкло… Почти одновременно с этим подгоревшие стропила рухнули, и вместе с ними рухнула крыша сакли. Столб дыма и пламени высоко взвился к небу и рассыпался мириадами искр… Все было кончено.
Несмотря на то что часть аула была занята в 9 часов утра, бой продолжался до вечера. Особенно много хлопот причинила башня, построенная на восточной окраине аула. Занятая отборнейшими мюридами, башня эта, подобно каменной глыбе среди бушующих волн, стойко выдерживала натиски наших егерей, которые напрасно только устилали ее подножие своими трупами.
Видя всю бесполезность атак на неприступную твердыню Аргуани, генерал Граббе приказал доставить в аул два горных и два казачьих орудия и ими пробить брешь в стене башни. С неимоверным трудом, почти на своих плечах втащили солдаты по крутой и узкой улице-тропинке громоздкие орудия и установили их на крышах близстоящих сакль.