На скосе века

Н. Глазкову

Нас отпускали с разных предприятий
И почитали для себя же счастьем.
Подхватывали райвоенкоматы
И прогоняли воинские части.
К хорошим строчкам строчки подбирая
И занимаясь в жизни только ими,
Вполне возможно, были мы лентяи,
Но сволочами — всё-таки другие.

1944

Отступление

Шли да шли. И шли, казалось, годы.
Шли, забыв, что ночью можно спать.
Матерились, не найдя подводы,
На которой можно отступать.
Шли да шли дорогой непривычной,
Вымощенной топотом солдат,
Да срывали безнадёжно вишни, —
Всё равно тем вишням пропадать.
Да тащили за собой орудья
По грязи и кручам, вверх и вниз.
Русские, всегда земные люди,
Без загробной веры в коммунизм.
Шли да шли, чтоб отдохнуть и драться,
Отстоять себя — страну и жизнь…
И ещё за то, чтоб — лет чрез двадцать
Вновь поверить в этот коммунизм.

1942

Солдат в электричке

Кто-то что-то говорит,
Где купить и как продать.
А солдат сидит и спит,
Потому что он солдат.
Потому что на вино
Денег нету у него.
Ну а больше всё равно
Он не купит ничего.
Только штатской жизни ширь
Всё ж касается его…
Он вернётся в этот мир
Или сгинет за него.

1944

«Кем только я не был!..»

Юле Друниной

Кем только я не был!
   И всё между прочим,
И всё утопало в каких-то химерах…
Я был фрезеровщиком, чернорабочим,
Я был контролёром
   на точных размерах.
Но кем бы я ни был,
   я был как калека.
И где б ни ступал я
   шагами своими,
Меня называли улыбчато:
   «Швейка»,
Так, словно бы «Швейк» — это женское имя.
Кем только я ни был…
   Но дело не в этом,
А в том,
   что не мог превратиться в кого-то.
И где б я ни был,
   оставался поэтом
На горе своим
   современным работам.
Пока я мотался,
   и мне было плохо,
И вяз на простуженном
   ноющем слове,
Товарищи шли
   по великой эпохе,
Свои биографии
   делая кровью.
Я тоже не видел
   ни счастья,
      ни блага.
Родная моя!
   Ведь по мне это видно…
Но вот
   у тебя на груди —
      «За отвагу»,
И мне как мальчишке
   становится стыдно.

1945

«В этой комнате, в которой мы с тобой…»

В этой комнате, в которой мы с тобой,
Чёрный вечер превратился в голубой.

А на лестнице, где мы с тобой стоим,
Оседает на карнизах светлый дым.

Почему ты лишь набросила пальто?
Если б ты его надела, было б что?

Что-то было бы не так… Но почему?
Это вещи, недоступные уму.

Лучше я приду к тебе опять.
Будем снова мы на лестнице стоять.

Чёрный вечер снова станет голубым.
И осядет на карнизах светлый дым.

1947

Мужество молчанья