На службе зла. Вызываю огонь на себя

— Нет, эти полегче. Глядите, впереди один средний танк, третий «Панцер». Позади две самоходки «Штуги». Слева — легкие чешские танки. Любой из них наша трехдюймовка продырявит на тысяче метров. Но вряд ли попадем. Потому подпускаем метров на пятьсот-шестьсот. Лучше ловить момент, когда немец станет для выстрела на пару секунд. Главное, не паникуйте, командир. Свой танк подбили — помогайте соседу. Тем более бортовая броня у них миллиметров пятнадцать, шрапнель на пробой и то возьмет, — Никольский понимал, что за минуту не вложит в юную офицерскую голову то, что в училище зубрят годами в свободное от истории ВКП(б) время. — Не дрейфь, сынок. Тщательно целься и быстро стреляй. Помни — с одной дырки немца можешь не выбить. Живучие. Давай, с Богом.

Молодой младший лейтенант не возразил на старорежимные слова. Придержав планшетку, кинулся к расчету.

«Трешка» плюнула огнем. Осколочный снаряд поднял над окопом мелочь, посыпались комья земли. В ответ нестройно захлопали наши трехдюймовки.

Никольский не стоял у панорамы больше двадцати лет, но есть вещи, что не забываются. Первый снаряд вздыбил землю перед гусеницами «тройки», она тормознула на миг и четко всадила заряд прямо по артиллерийской позиции. Оглушило, окатило песком из разорванного мешка.

Старшина торопливо подвернул маховик вертикальной наводки. Выстрел! Немецкий танк встал и вторично метнул молнию из ствола. Одновременно огонь вырвался из коротенькой пушки «Штуга».

Взрывная волна за спиной швырнула Николького о щиток. Левое плечо вспыхнуло болью, в глазах брызнули искры. Он обернулся. Подносчик упал, снаряд покатился по земле, ефрейтор-заряжающий схватился за живот и сполз по стенке окопа.

С трудом удерживаясь на ватных ногах, Владимир Павлович сделал шесть шагов, подхватил бронебойный выстрел и загнал его в казенник. Чуть подправил прицел и в третий раз ударил в «трояк». Танк задымился, открылись башенные люки.

Младший лейтенант не подвел, порвал гусеницу «Штугу». Самоходка крутнулась и замерла, направив огрызок орудия в сторону.

— Добивай в борт! — крикнул Никольский, словно в грохоте взрывов и трескотне выстрелов что-то можно расслышать.

Он бросился к расчету, но привел в чувство лишь подносчика. Тот, одуревший от близкого разрыва, едва понимал, что от него хотят.

Шрапнель? Так получай, пехота! Древняя трехдюймовка плюнула в сторону серых шинелей. Не рады? Правильно. Кстати, а что творится у соседей?

Слева, где геройствовал младший лейтенант Петухов, выстрелы пушки если и не истребили врага, то заставили залечь и завязнуть в перебранке с трехлинейками ополченцев. Справа — хуже. Чешский «тридцать восьмой» приблизился на две сотни метров, часто стреляя из пулемета и увлекая за собой пушечное мясо. Над нашей позицией поднялся фонтан огня и земли. Остановить танк некому.

С тоской глянув на пришибленного подносчика, Никольский помчался по траншее к пехоте. Трехдюймовка весит больше двух тонн, на ее разворот минимум четверых надо. Когда пехотинцы с трудом сообразили, что от них требует немолодой старшина, и помогли с поворотом орудия, чех наехал уже на разгромленную артиллерийскую позицию, а солдатня набегала к траншее. Шрапнель с трубкой, поставленной на удар, разворотила опорный каток. Танк замер на месте, поворачивая уродливую клепаную башню. Каких-то пятьдесят метров, не снарядом — камнем докинуть можно. Владимир Павлович крикнул: «Ложись!» — и сам уткнулся лицом в мешковину.

Когда смог открыть глаза, увидел, что наводчик не успел. Мазнув взглядом по лицу, развороченному осколком, выхватил снаряд из мертвых рук, опять двинул трубку на пробой и вбросил его в казенник. Шестым чувством ощущая, как немецкий танкист делает те же действия в тесной башне, играя наперегонки со временем и со смертью, Никольский буквально упал на прицел под разломанным стальным щитом и дернул за спуск…

Он опередил башнера на долю секунды. Снаряд проломил тонкий борт, расплескав по танку куски брони, шрапнель и вырванные заклепки. До того, как огонь охватил машину и рванул боекомплект, экипаж погиб до последнего.

Вмешалась вторая САУ. Фугас вошел в землю в считаных метрах от трехдюймовки, перевернул ее взрывом. Единственный остававшийся в живых боец расчета отлетел к траншее, сверху посыпался град земли, песка и осколков.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ История навсегда останется неизвестной

Аккуратный немецкий городок, пусть даже потрепанный войной, штурмом и советской оккупацией, привел артиллеристов в состояние культурного шока. Простые советские парни, воспитанные сказками о нищенской жизни европейского угнетенного пролетариата, столкнулись с действительностью. Когда первый шок прошел, началась реакция. Ненависть за германский беспредел на советской земле, боль утрат и черная зависть по недостижимо высокому уровню жизни вызвали вал грабежей, насилия и вандализма.