На снегу розовый свет...

Невозможно быть поэтом,
Если ты собой доволен,
Если не нависнут беды,
Не нахлынут злые боли,
Если сердце не сжимает
Челюсть хищная тоски,
Если друг не понимает,
Если враг тебя не ценит…

(Амантай Утегенов)

Что поделаешь. Случается, поэты умирают раньше, чем их физическая оболочка. Но на Олжаса мне, в сущности, наплевать. На Амантая — нет. Мне лучше думать, что я не понимаю его новых стихов. Что он меня перерос, ушёл дальше, что должно казаться естественным.

Когда–то я написал стихи ко дню рождения Амантая:

Pen… pencil… penis… Однокоренные
Слова, с одним призванием — творить.
Вы всеми всех корнями покорили
Осталось в клуб какой–нибудь вступить.
Мудрец и воин, предстоит Вам опыт
Из двух культур сработанным клинком
Пронять до чресел хладную Европу
Своим, на редкость, русским языком.
Распят в стихотворениях и счастлив —
Пен–клуба не хватает Вам в судьбе,
Где будут тридцать витязей прекрасных
И с ними — гордый сокол Актобе.

Спустя год или два Амантая приняли в «Пен–клуб» Казахстана. Выдали ему членский билет за номером, кажется, 32.

О чём ещё можно мечтать?

Ты мешаешь мне писать

Обо всём, кроме тебя
Не даёшь мне угасать,
Дни упрямо теребя.
Не даёшь влюбиться вновь
Мне в другую… Хоть в кого…
Значит, если есть любовь,
То и нету ничего?
Значит, я не должен спать?
Значит, я не должен есть?
Значит, я обязан стать
Лютою тоскою весь?
Был я горд и был упрям,
И, конечно, не святой…
Прежним стать пытаюсь зря,
Я люблю… И я — никто…

Сейчас у Амантая нет таких стихов. Простых, как стакан воды из родника. Местами сбивчивых, угловатых, как обрывки фраз из первого признания в любви.

Наступила пора благополучного, печабельного и уважительно–читабельного творчества.

Можно помечтать о дальнейшей славе, о её распространении по русскоязычному пространству. Можно представить, что в один из прекрасных дней к себе на передачу пригласит Андрей Максимов.

Мне бы порадоваться за друга, которого я, скорее всего, перестал понимать, но зато горло его не сжимает «челюсть хищная тоски». Может, и сжимает, но я этого не вижу, потому и не понимаю.

Я сказал Амантай — великий русский поэт. Возможно, кому–то и царапнет слух такая оценка творчества какого–то там Амантая Утегенова. Понтовитая Москва в своей памяти и города–то такого — Актобе — Актюбинск не найдёт. А не знает Москва — значит, и нет в природе ни такого писателя, ни — поэта.

Но из всего сонма знаменитостей и поэтов обыкновенных, которых довелось читать, для жизни в голове остались строчки стихотворений самых разных авторов — Александр Блок, Геннадий Алексеев, Нора Яворская, Игорь Северянин, Лев Щеглов, Андрей Вознесенский, Саша Чёрный, Шекспир в переводе Пастернака, Амантай Утегенов … Велик ли поэт, на стихи которого написан один–единственный романс, но который поют уже два столетия, давно уже считая народными полюбившиеся слова? Или велик тот, кто написал много, и его имя полгода не сходило с газетных полос? Кто вспомнит сейчас писателей и поэтов, писавших в перестройку «на злобу дня» — о кремлёвских кабинетах, Сталине, Кама–сутре?..

У меня в руках книга Амантая Утегенова «Мост через остров». Стихи, написанные в разное время. Десятилетия могут разделять одно четверостишие от другого. Но читаются они так, будто написаны вчера, сегодня. Амантай не ставит под своими стихами даты написания. Те, кто будут читать их завтра, подумают, что это для них.

В дайджесте литературных произведений в моей оперативной памяти Амантай Утегенов наравне с великими. И я всё жду, что при нашей следующей встрече, он чем–то опять меня удивит — рассеянный, расстроенный и неблагополучный, он будет на ходу чего–то читать, что уже завтра забудет, но что я буду потом просить его повторить, но он уже не вспомнит…

Я хочу, чтобы он написал: