На солнечной стороне улицы

Оставалось еще минут сорок, в течение которых, со вскипающими в крови пузырьками особого, мастерового нетерпения, она ждала света… Расставляла на полу у стены две-три работы… ходила туда-сюда по комнате, отворачивалась… резко оглядывалась вновь… сооружала, как научил когда-то Стасик, трубочку из ладони… что-то напевала, насвистывала… Выкуривала сигарету, - потом, когда шла работа, часами могла не курить.

Наконец, ставила на этюдник холст… - и вокруг нее вырастали высокие светлые стены, смыкавшиеся над головой зеленым сводом…

Здесь появилась ее, известная впоследствии, серия "Сквер Революции" - целая галерея странных людей, погруженных в солнечные тени от могучих столетних чинар. Она давала картинам названия, всегда нуждавшиеся в пояснениях - к которым, впрочем, никогда не прибегала. Поэтому, позже, когда писали о ее работах, авторы неизменно подчеркивали "фантастичность и карнавальность живописной манеры Щегловой". Многие критики писали об этом уже после первых всесоюзных выставок, в которых она принимала участие так ярко и отдельно от кого бы то ни было, что сразу обратила на себя внимание…

Одно время, впрочем, кое-кто пытался втиснуть ее в тесную расщелину соцарта, в качестве примера опираясь на центральную картину серии "Сквер Революции", где человек в черном драповом пальто с яростной улыбкой дирижирует рабочими, снимающими с постамента статую Сталина, а маленькие, как бы еще не выросшие, памятники Карлу Марксу и конному Тамерлану, в густой траве выстроенные - как дети на прогулке - в затылок друг другу, только лишь дожидаются своего череда вырасти до постамента.

Картина почему-то называлась "Обнимитесь, миллионы!".

Она была влюблена в сам материал, в интенсивность цвета, в массу самого красочного слоя, который, через световое излучение, - тайной древних, генетически дарованных нам, но позабытых, веками запертых, инстинктов, - заряжает и зрителей, и самого художника. Часто, работая, она переставала даже думать, ее вели ощущения; чудилось, что через вязкое месиво растертых и претворенных в краску природных веществ, через кружение кисти ей вот-вот станут доступны и понятны излучения далеких звезд, цивилизаций, забытых человеческих знаний.

Когда, на бесконечных обсуждениях очередных выставок или в каком-нибудь очередном интервью, кто-то задавал вопрос о ее приверженности фигуративному искусству, Вера просто отмахивалась или отвечала давней заготовкой: она понимает и признает некое эмоциональное потрясение, которого можно добиться наиболее коротким путем, через абстрактную живопись, но лично ее всегда волновала и волнует жизнь конкретного существа, и даже не его конкретная жизнь, а образ его жизни, и то, как этот образ соотносится с той бесконечной игрой сил, движением материй и энергий, которые существуют в мироздании.

По-настоящему ее волновало лишь одиночество персонажа: его переживание мира, его личное тепло, бесконечно борющееся с недружелюбным излучением холодной Вселенной; его страх перед безличным, великим, грозным, неопределимым и неопределенным пространством… - этим океаном времени, который каждый должен переплывать в одиночку…

После обеда приходили ребята, стучали мольбертами, шумно рассаживаясь; выбегали в коридор - набрать в банку воды для работы с акварелью. И это тоже было счастьем… потому что с тех пор, как начала учить детей, она поняла, как и почему они были счастливы оба - она с дядей Мишей…

Позже, вечером, приходила еще одна группа детей, постарше. Вера заранее готовила им постановку, тщательно подбирая предметы, расставляя их на столе, поправляя складки драпировки…

С этими можно было говорить на равных:

- Старайтесь набрать массу цвета, - говорила она, переходя от одного к другому. - Сначала прописываем более жидкими слоями, в более повышенных тонах, как бы определяя основные аккордные созвучия. Дальше - находим промежуточные контрасты, само движение цвета, то, как частицы цветовой материи, то отталкиваясь, то притягиваясь друг к другу, строят пространство, которое надо записать…

В самом начале ее работы на занятия повадилась приходить с проверкой инспектор учебных программ, дородная тетка с тетрадочкой для замечаний. В первый раз сидела, что-то записывала с обескураженным лицом, вернее, пыталась записать; потом, видимо, махнула рукой, только сказала после занятия:

- Вы, Вера Семеновна, каким-то заумным языком с детьми общаетесь. Вас дети не поймут!

Однако после первой же республиканской выставки детского рисунка "На хлопковых полях нашей Родины", с которой четверо Вериных учеников принесли дипломы, тетка угомонилась, дипломы вставила в рамочки и вывесила в фойе. Оставила студию в покое.