На солнечной стороне улицы

- …это небольшие, но хорошей огранки бриллианты… А вот почему часы не идут… сейчас увидим… - Он поднялся, отошел к столику у окна, впритык стоящему к подоконнику, заставленному разными жестяными и картонными коробочками, придвинул старый табурет и натянул на голову какой-то стаканчик на резинке, прилаживая его к глазу…

Несколько минут прошли в тишине, нарушаемой только тихим позвякиванием часовых инструментов о плоскую тарелочку…

Вера с Леней молча оглядывали этот небедный дом, лишенный, впрочем, малейшего отпечатка хозяйских привычек, любовей, интересов, душевного тепла… если б не стол с инструментом у окна…

Жена Юрия Кондратьевича вышла из кухни, поставила на полированный журнальный столик угощение - ляган с тремя изобильными, только что ополоснутыми водой, кистями черного винограда; вышла опять на лоджию и, перегнувшись, стала кричать во двор: "Ко-остя! Ко-остя! Обедать, уроки делать!" - снизу что-то неразборчиво, но своевольно канючил невидимый Костя…

…Наконец часовщик поднялся, подошел к гостям, двумя пальцами держа и чуть раскачивая на цепочке кулон.

- Вот и все, - сказал он, - всего-то навсего почистил механизм, продул его… Идут как новенькие…

- Юрий Кондратьич, вы - волшебник! - воскликнул Леня. - Мне бы хотелось как-то отблагодарить вас!

- Да что вы, - снисходительно усмехнулся хозяин, - это такая чепуха… - И протянул кулон Вере:

- Носите на здоровье! Они вечные… Наверное, память?

- Да… - сказала она… - да, мне их оставил… отец! Впервые в жизни она назвала дядю Мишу отцом, и не знала - что заставило ее произнести эту фразу в чужом, отчего-то тягостном ей, доме, который она сейчас покинет навсегда.

Спросила - где туалет, поднялась и вышла…

Леня все восхищался мастерством хозяина, повторял, что для него в жизни важнее всего - уровень мастерства, которым человек владеет…

- Берегитесь, - проговорил Юрий Кондратьевич, предостерегающе поднимая инвалидную руку в перчатке. - Это не лучшая шкала для определения человеческих качеств. А что, - спросил он, - чем, кстати, занимается эта серьезная девушка, и каков уровень ее мастерства?

Леня широко улыбнулся, снял очки и, протирая их своим, как говорила Вера, "вечно-безупречным" платком, сказал:

- Она - художница! И очень талантливая… Но это как раз тот случай, когда бы мне хотелось, чтоб она была просто…

Вернулась Вера, и Леня не закончил фразы. Он тоже поднялся - попрощаться…

Когда за гостями захлопнулась дверь, из кухни вышла жена часовщика…

- Не могу загнать его обедать, - сказала она…

- Пусть бегает! - отозвался муж хмуро…

- И виноград совсем не ели… А чего ты такой вздрюченный? - спросила она…

- Я?! Ты что, сдурела?

- Да я же вижу… Это - знакомые были?

- Парень знакомый, а девица… Вроде я когда-то ее встречал…

- Ну-ну… - сказала жена…

Он стоял у окна и смотрел, как по двору идут эти двое, оживленно переговариваясь, - оба высокие, легкие… хорошая пара! - и чего это Леня так церемонен с этой неулыбой?…

- Где-то определенно встречал!… - пробормотал он. - Вот черт! У меня ж память, как оса - ни за что не отстанет… Во всяком случае, кого-то она мне страшно напомнила… Буду мучиться теперь - кого?

***

"…и в сущности, странно, что ни маму, ни папу я отчетливо не помню - (правда, у тети Жени, покойницы, вытащил из альбома фотографию: все мы встречаем Новый, 34-й год у нас дома. Там все скопом за столом, мама - вполоборота, но виден все же кулон на шее! А папу почти заслонила соседка наша, Елена Серафимовна…) - но почему-то прекрасно помню приехавшего из Ленинграда в гости хирурга, который принес с Алайского арбуз и сказал: "Сейчас мы его пропальпируем… Скальпель мне!"… И так смешно топорщил усы и жмурился, как большой кот… Помню и дядю Сашу, художника, дядю Сашу Волкова. Может, потому, что он так чудно всегда одевался, как испанский гранд - берет, короткие панталоны, короткий плащ… Кажется, мама втайне считала его немножко шутом. М-да… картины шута сейчас не укупишь. Интересно, куда канули наши, которые он дарил родителям? И на чьей стене, в каком доме висит сейчас папин портрет?… Да, вспомнил - на праздник в тот год еще приехал инженер Грабовский! Гениальный Грабовский, память о котором испарилась, словно его и не было! И никому сейчас неведомо, что здесь, в Ташкенте, - можно сказать, за углом, - проходило испытание "телефота" - первой в мире телевизионной установки, им изобретенной… Кажется, он и крылья изобретал… - могучий Икар, сломленный болезнью позвоночника…

Таинственный лес человеческой памяти… Впрочем, моя память изрядно порушена зеленым змием… Что еще не заросло, не повалено? (Вспоминай, вспоминай, вот встретишься с ними совсем уже скоро, и надо будет узнавать-обнимать-привыкать заново… да наверное, как-то по-другому уже привыкать?)