На солнце и в тени

И все же вас формирует ваше чтение, ваше образование, то, что вы видите и узнаете. Точные формулировки почти сразу же забываются, но суть остается. В том, что вы читаете, существует очень тонкое различие между великим и обыденным, которое выше статической формы. Дух, который вносит ясность, невозможно запомнить, суть заключается в чем-то неуловимом, и поэтому те, кто воспринимает только рассудком, склонны эту суть отрицать, потому что не могут ее увидеть.

– Продолжайте.

– Чтобы знать, что вы прочитали, не обязательно это понимать или немедленно извлекать из этого пользу, так как существует главное качество, которое важнее одного только внешнего вида. Если вы и корова слушаете Моцарта, вы оба слышите одни и те же звуки, те же ноты, но, скорее всего, вы, а не корова, за звуками, содержанием и ритмами услышите много чего еще. Вы услышите то, чего не услышит корова, то, что она, если бы могла, упорно отрицала бы, – я так думаю.

– Это – почти – здравые рассуждения, – заявил Вандерлин.

– Я хотел бы знать, – спросил Гарри, – кто вы такой, помимо того, что вы тратите время на языки, парусный спорт и парашютные прыжки во Франции.

– Я давно не десантируюсь во Францию и почти ничем не занимаюсь, кроме работы. Я перестал получать удовольствие от жизни. Наверно, это болезнь или одна из сторон старения. За некоторыми исключениями, которые мне непонятны и которым я завидую, я считаю, что счастливые пожилые люди счастливы только потому, что они идиоты. Честно говоря, я бы скорее умер, чем пошел петь под фортепьяно с миссис Буфорд и дюжиной старых развалин, которые не могут ни слова песни запомнить, ни в ладоши хлопать в такт. Вы когда-нибудь замечали, что энергичная молодежь разговаривает со стариками как с собаками?

– Нет.

– Еще заметите.

– Но вы не старик.

– Я вечный старик. Мой сын, прежде чем погиб, начал отдаляться от нас, как, по-моему, и должно быть. Полагаю, это естественно. Он вырос и больше в нас не нуждался, мои друзья умирали, мы с женой с некоторого времени чувствовали, что, хотим мы того или нет, нас все чаще и чаще навещают посланцы смерти. По велению природы и для защиты своего сердца мой сын должен был от нас отделиться. Но, в отличие от Чарли, который был полон жизни и с нетерпением смотрел в будущее, мы с женой остались в полном одиночестве. Во время войны я отправился с конвоем до Ливерпуля. В мои обязанности это не входило – до этого я пользовался гидропланом, – но я чувствовал, что должен. На нас напали ночью в Северной Атлантике. Это случилось летом, но было еще ужасно холодно. Девятнадцать кораблей пошли ко дну. Все охватил хаос. Мы связали вместе спасательные шлюпки с нашего корабля, но, поскольку погода ухудшилась, вынуждены были разъединиться. Мы старались оставаться в поле зрения друг друга, но шел дождь, и видимость скоро стала нулевой, а утром, когда небо прояснилось, мы увидели, что остались одни посреди пустынного моря. Так происходит, когда тебя покидают дети, но это переносимо, потому что знаешь, что они продолжат твой род. А когда знаешь, что не продолжат, то понимаешь, что навсегда остался в море один и что в этом море для тебя нет никакой цели. Мой сын отстранился от меня, прежде чем умер, а я ждал, чтобы он вернулся.

Так что теперь я работаю. На самом деле это меня не очень занимает, но есть те, кто от меня зависит, так же, как вы, не только живые, но и мертвые, ради которых я обязан вести себя определенным образом и держаться. Странно, как люди борются за положение в обществе и тратят целую жизнь на создание резюме, которого никто никогда прочтет. Резюме следует за каждым в могилу, клочок бумаги, трепещущий, как мотылек. Мы в компании получаем их от тех, кто ищет работу. Я никогда в них не смотрю. Я нахожу их оскорбительными. Если я могу часок с кем-то поговорить, увидеть его лицо, руки, глаза, мне все равно, какие у него достижения или какие учебные заведения он посещал. Каждую секунду все начинается сначала, и мне нужны люди, которые каждую секунду умеют совершенствоваться и действовать не по шаблону. Это то, что я вижу или не вижу в них при личном общении.

– А вы сами?

– У меня нет будущего. Я хочу каждую секунду заниматься тем, что достойно само по себе, тем, что я делал бы, даже если бы во всем мире никого не существовало, тем, что я делал бы ценой собственной жизнью, ничего не требуя взамен, с огромным трудом и почти без надежды на успех.

– Чем-то вроде войны.

– Чем бы, Гарри, оно ни было, этого всегда хватает, создавать самому не приходится. Пока кровь не остынет, мне будет чем заняться. Я участвовал в обеих мировых войнах. Мне пора уйти в отставку, но в этом нет никакого смысла, так что я буду идти напролом и, возможно, избавлю от этого кого-то другого. Можете присоединиться, если чувствуете потребность. Или спастись бегством. В этом нет ничего плохого. Большинство людей поступают именно так. Будет похвально и честно, если вы так решите, особенно если не хотите снова убивать. Вы будете абсолютно правы.

Гарри подошел к окну. Дождь продолжал заливать стекло.