На сопках маньчжурии

Вот он, родной дом. Родные сопки, покрытые кленами, дубами, черемухой. Тропа, по которой столько раз с дедом, отцом и Седанкой хожено на охоту в самую глубь Сихотэ-Алиня! Воздух здесь какой! Всю Маньчжурию прошел, а воздуха такого, как у нас, в наших раздольях, нет!

Но некогда было отдаваться домашним радостям: пирогам, оладьям, кабанине, дичине, даже ласкам женки, по которой стосковалось сердце. Нужно было ехать во Владивосток.

— Донат Зимников тоже во Владивостоке. Прибыл! — сказал Леонтий.

Приехав в город, Корж попал в знакомую обстановку солдатских волнений. Гибель флота, отступление армии, потеря по мирному договору русской земли — Южного Сахалина, казнокрадство в частях гарнизона, с чем комендант крепости генерал-лейтенант Казбек не считал нужным бороться, наконец революционные события в России — все это наполняло сердца солдат желанием действовать, бороться, отстаивать свою правду.

Собрание солдат, матросов и революционно настроенных горожан происходило в цирке Боровикса у подножия Тигровой сопки.

Толпа матросов и солдат запрудила весь квартал. Корж отправился кружным путем по скалам и благополучно спустился к боковому ходу, где и встретился с Донатом Зимниковым.

Донат был уже в курсе всех дел местной организации.

— Нас, большевиков, мало! Меньшевиков, анархистов и эсеров — достаточно! Таковы, братец, дела.

Через маленькую дверь они проникли в служебное помещение.

Места, арена — все шумело, бурлило. Действительно, казалось, океан роптал и шумел за тонкими стенками. Говорили ораторы, сначала их слушали, потом прерывали, голоса гудели, то и дело пронзаемые молниями выкриков.

В кабинетике владельца цирка Зотик Яковлевич спорил с группой, меньшевиков, которые возражали против предварительного составления каких-либо предложений и требований.

— Движение стихийно, сами митингующие стихийно выдвинут свои требования!

Слушая спор, Корж и Донат присели за шкафик и вынули по листку бумаги. Писали, зачеркивали, снова писали, наконец Корж сказал:

— Товарищи, вот что мы предложим митингу!

«Первое: послать делегацию к коменданту крепости и потребовать разрешения солдатам и матросам посещать митинги.

Второе: улучшить пищу, дать новое обмундирование, увеличить жалованье рядовому и унтер-офицерскому составу.

Третье: поднять оплату труда солдат, которых привлекают на разные работы».

Меньшевики закричали, заспорили, однако Зотик Яковлевич одобрительно кивнул головой, и Корж с Донатом выбрались на арену. Спокойно, но настойчиво подняли руки. Их спокойные лица подействовали — водворилась тишина.

Слушали их с напряженным вниманием.

* * *

Алексей Иванович тоже вернулся во Владивосток. Беспорядки во Владивостоке принимали, с его точки зрения, все более опасный характер.

В любом городе России можно было рассчитывать на защиту штыка, бунт мог быть усмирен, а во Владивостоке, где главная сила бунта будет штык, где и у кого искать защиты?

Отцы города, заседавшие в управе, русские коммерсанты и иностранцы равно были растерянны и не знали, что предпринять.

Местная газетка Ремезова «Владивосток» разжигала пожар. Дико было подумать, что еще вчера Алексей Иванович сам косвенно содействовал изданию подобной же газетки.

Он разыскал Зотика Яковлевича и, хотя у того не было ни секунды свободного времени, привез его к себе, поставил на стол несколько бутылок вина, налил сразу несколько рюмок и приступил к допросу:

— Что будет, Зотик Яковлевич, и чем все кончится?

Зотик Яковлевич пригубил рюмку:

— Ведь вы противник самодержавия?

— Истинный и непримиримый!

— Так в чем же дело?

— Как в чем же дело? А солдатский бунт?

— Мы бунтов не готовим, Алексей Иванович.

— Вы напрасно обиделись. Моя мысль заключается в том, что самодержавие нужно свергать в Питере. Здесь, Зотик Яковлевич, кого мы будем свергать? Во Владивостоке нет ни царя, ни наместника. Коменданта крепости будем свергать или какого-нибудь полковника Ширинского?

— Строй, строй! Самодержавный строй! Да вы не пугайтесь, Алексей Иванович, русский человек даже, и с оружием в руках останется русским.

Зотик Яковлевич уехал. Так ни до чего и не договорились. Извозчичья пролетка покатила его по Светланке к Обществу народных чтений, где заседали революционный комитет и Всероссийский союз союзов.

Алексей Иванович прошелся по комнатам. Это были комнаты, которые некогда своими руками прибирала и сохраняла Марфа. Странно, непотухающая тяга его к Марфе сейчас потускнела. Алексей Иванович с удивлением отметил, что ему сейчас совсем неважно, была у него Марфа или не была, осталась она с ним или ушла к Занадворову.

Все в эти дни как бы потеряло ценность, ибо лежало у самого кратера вулкана, готового загрохотать и извергнуть огненную лаву.