На сопках маньчжурии

Сидеть дома было бессмысленно. Алексей Иванович выехал в город. Погода была ясная, теплая; в другое время можно было бы понаслаждаться неясностью поздней осени, по сейчас Алексей Иванович, как и все, не замечал красот природы. По Алеутской и Светланке, по тротуарам и мостовым, шло множество солдат и ни одного офицера! Носились слухи, что будут громить офицерское собрание и здание военно-окружного суда. Извозчик шагом пробирался среди пешеходов.

Магазины были закрыты.

Алексей Иванович повернул к коменданту города. У дома Казбека дежурили казаки.

Хорунжий подозрительно осмотрел Алексея Ивановича, но, когда тот назвался, пропустил его в переднюю.

В передней сидели вестовые.

— Доложите его превосходительству, что его хочет видеть Алексей Иванович Попов.

В переднюю вышел адъютант и грубо спросил:

— По какому делу? По делу, касающемуся всех? И не лезьте, Георгий Николаевич не примет вас, некогда ему! Сам все решит.

Алексей Иванович побагровел, хотел резко ответить, поставить адъютанта на «свое» место, но капитан смотрел желтыми пустыми глазами, и Алексей Иванович понял, что говорить бесполезно.

Извозчик повез его через город, и на виадуке Алексей Иванович встретился с пролеткой, в которой сидел Занадворов. Когда-то они поссорились из-за женщины. Но что значит перед лицом этой улицы, бурлящей солдатами всех родов оружия, ссора из-за женщины? Оба поклонились друг другу одновременно.

Извозчик Попова повернул за пролеткой Занадворова. Слезли у ресторана «Золотой Рог». Уединились в номерок. Половой уставил стол закусками и бутылками.

Закусили, выпили, прислушиваясь к шуму на улице. Кто-то крикнул… Нет, это ребенок. Дитяти вздумалось покричать! Ребенок пусть кричит. Ему господом-богом разрешено кричать.

Занадворов нагнулся к Попову. До ссоры они были на «вы», но сейчас Занадворов сразу перешел на «ты», и это показалось Алексею Ивановичу естественным.

— Не беспокойся, все будет в лучшем образе и подобии. Казбек их… — Занадворов показал волосатый кулак. — Все разработано, как у попа литургия.

Занадворов выпил, и Попов выпил.

— Есть, значит, план?

— Друг мой, убийственный. Всех размозжит!

— Но как?

Занадворов замотал головой:

— Не могу, не могу… строжайше! Понимаешь? Но повторяю: будь спокоен. Ты лососинки почему не берешь? Не любишь? Сказать по правде, сами во многом виноваты. Местные казнокрады в своей жестокости дошли до того, что в иных ротах солдат не кормят вовсе, скитаются братцы по Светланке и просят милостыню. Да и просить-то трудно, потому что солдатам и матросам разрешается ходить только по южной, малолюдной стороне улицы.

Снова ели и пили, прислушиваясь к малейшему звуку, доносившемуся из города.

— Если говорить о свержении самодержца, — многозначительно начал Алексей Иванович, — так оно должно произойти в Петербурге, а не во Владивостоке. Здесь некого свергать. Такова моя точка зрения. Я говорил нашим воротилам, а те и в ус не дуют.

— Мы им свергнем! — усмехнулся Занадворов. — Между прочим, очень встревожены иностранцы… У коменданта дежурят круглые сутки. Казбек крепок, ох крепок! Что задумал, то исполнит.

Алексей Иванович несколько успокоился, даже аппетит появился — положил на тарелку рыбки, салатцу, налил стакан красного вина. Оказалось, очень хочется пить!

— Винтера видел! — сказал Занадворов. — Говорит: черт знает что делается у вас в России! Разве в Америке подобное было бы возможно? А я ему: напрасно изволишь беспокоиться. И тебе скажу, Алексей Иванович, кушай — пища укрепляет силы, и не беспокойся.

Вечером в городе было непривычно тихо. Солдаты исчезли с улиц, цивильные тоже. Изредка процокает по брусчатке Алеутской и Светланки извозчик без седока.

Алексей Иванович плохо спал. Несколько раз вставал и выходил на крыльцо слушать тишину. Гирлянда огней вдоль бухты была успокоительно привычна, тишина ночи тоже не обещала ничего дурного.

Что задумал Казбек? Каким образом он умиротворит страшную стихию, вдруг выплеснувшуюся из берегов?

Назавтра выяснилось все.

Утром матросы, прибывшие из плена, вышли из казарм, к ним присоединились матросы других экипажей. Огромная толпа двинулась мимо Мальцевского базара к Коммерческой пристани. К коменданту крепости отправилась делегация.

В час дня она предъявит генералу Казбеку требования, принятые на митинге в цирке Боровикса.

Моряки, десять тысяч солдат Хабаровского резервного полка, рабочие портовых мастерских, железнодорожники, почтово-телеграфные служащие — все ожидали у пристани возвращения делегации.

Делегация долго не возвращалась. Наконец вернулась, но ни с чем: комендант отказался ее принять.

Корж взобрался на забор городского сада и отсюда, видный всем, говорил:

— Товарищи, генерал отказался принять наших представителей! Не хочет говорить с солдатами и матросами, плюет на наши требования!.. Но мы заставим его принять нас и говорить с нами, Мы все пойдем к комендантскому дому, мы окружим его и посмотрим, как не будет Казбек с нами разговаривать!

Это было правильное предложение, но события приняли иной оборот.