Читаем На сопках маньчжурии полностью

— По случаю манифеста его императорского величества, — объяснил Цацырин, — созывается митинг…

— А, так, так, — забормотал Данкеев, приходя в ярость от светлых, ясных глаз Цацырина.

Три полицейских подхватили Сергея под локти и повели.

— Постойте, вы куда? Ведь в манифесте сказано: неприкосновенность личности…

— Молчать! — прошипел Данкеев.

Если бы был извозчик, он с наслаждением бросил бы Цацырина в пролетку и во мгновенье ока доставил в часть, а так приходилось вести по улице.

Сотни человек, высыпавших в это время на тракт, видели, как Цацырина волокли в участок.

— Братцы, это как же понять? Только что царем-самодержцем… — раздался молодой голос.

— Молчать! — рявкнул Данкеев, хватаясь за кобуру.

В участке он сел за стол и револьвер положил перед собой на лист царского манифеста.

— Попортите! — предупредил с вежливой улыбкой Цацырин.

Данкеев сунул манифест в ящик стола.

— Ты что же, братец, — заговорил он, кладя на стол сжатые, кулаки. — И ты, и все там твои… Самоуправство? Магазины да трактиры закрывать? Хочешь командовать? Не хочешь пить — не пей, а зачем мешаешь пить другим?

Он приподнялся и смотрел Цацырину прямо в глаза, пьянея от ясного, спокойного взгляда молодого рабочего.

— Зачем мешаешь пить другим? Не хочешь — не пей… Понял?

— Я понимаю только одно, что вы нарушаете волю царя. Царь дал свободу, а теперь выходит, что нам и собраться нельзя по поводу царского манифеста…

— Эк говорит! — сказал Данкеев, дрожащей рукой доставая коробку с папиросами. — Беспорядка я не потерплю и тебя препровожу куда следует…

Он стал писать на четвертушке листа препроводительную.

В это время в комнате появился красный, тяжело дышащий околоточный, подошел к приставу, нагнулся:

— Господин директор завода просит освободить его…

Данкеев поднял глаза от бумажки:

— Говори толком, в чем дело?

— Тысяча народу идет участок громить!

Данкеев побледнел. Околоточный стоял, держа руку у козырька, по-видимому насмерть перепуганный. Данкеев встал и прошел в соседнюю комнату.

Околоточный опустил руку, вытер тыльной стороной ладони мокрый лоб, потом достал платок и высморкался.

Через пять минут Цацырин был на свободе.

5

Толпа стояла у Технологического института. Одни думали, что здесь еще заседает Совет рабочих депутатов, другие ожидали, что из института выйдут студенты, представители партий и состоится митинг.

К часу из казарм Семеновского полка, расположенных около Царскосельского вокзала, вызвали батальон. Командир семеновцев полковник Мин говорил по телефону с градоначальником, и тот подтвердил: «Беспорядков не допускать и толпу к солдатам ближе чем на полтораста шагов не подпускать».

— Тем более, — сообщал Мин своим офицерам, — что после опубликования манифеста уже были замечены разговоры между солдатами и населением. У Полицейского моста казак и цивильный вместе читали манифест, а потом жали друг другу руки, и казак говорил: «Ну, раз свобода, так свобода… Вы думаете, у нас сердца нет? А если уж искоренять, так искореняйте кого надо побыстрее, и будем жить спокойно…»

Не ближе чем на полтораста шагов!

Толпа мирно шумела, люди приходили и уходили. Солдаты стояли насупленно со своими винтовками.

Вдруг раздался взрыв. Толпа шарахнулась. Проскакали офицеры с шашками наголо, пробежал взвод солдат с винтовками на руку.

Через десять минут после взрыва восьмая рота с колена залпами стала стрелять по окнам Технологического института.

— Вкатить в институт три бочки керосину и зажарить студентов живыми! — буйствовал Мин. — Буду просить артиллерию разнести до основания осиное гнездо!

Залп следовал за залпом, Мин надеялся убить хоть нескольких ненавистных ему студентов.

Весть о событиях у Технологического разнеслась по городу мгновенно. К градоначальнику приехал представитель Союза союзов. Оттуда с прокурором и судебным следователем он отправился на место происшествия.

Делегацию долго не допускали к Мину. Наконец неизвестный офицер провел ее сквозь строй солдат.

— Что вам здесь нужно? — закричал Мин.

Прокурор обиделся:

— Если вы на меня, прокурора города Петербурга, еще раз посмеете повысить голос, я подам жалобу командующему войсками великому князю Николаю Николаевичу.

Мин спохватился:

— Из окон института, господин прокурор, студенты в моих солдат бросили бомбу!

Судебные власти приступили к производству следствия. Выяснилось, что окна Технологического института замазаны на зиму и целы, что делало невозможным метание через них какого-либо предмета. К тому же выяснилось, что бомба была брошена у Бронницкой, то есть далеко от института.

Комиссия вернулась к Мину.

— Милостивый государь господин полковник, при чем здесь институт и студенты? — спросил прокурор. — И наконец, какая же это бомба? Ни раненых, ни убитых, и даже в мостовой нет следа от взрыва. Такая бомба, не знаю, как у вас, военных, а у нас называется петардой.

Тем не менее войска продолжали стоять вокруг Технологического. Стало известно, что в институте восемьдесят семь студентов и несколько профессоров, но что они укрылись во внутренние помещения и, по-видимому, невредимы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Огни в долине
Огни в долине

Дементьев Анатолий Иванович родился в 1921 году в г. Троицке. По окончании школы был призван в Советскую Армию. После демобилизации работал в газете, много лет сотрудничал в «Уральских огоньках».Сейчас Анатолий Иванович — старший редактор Челябинского комитета по радиовещанию и телевидению.Первая книжка А. И. Дементьева «По следу» вышла в 1953 году. Его перу принадлежат маленькая повесть для детей «Про двух медвежат», сборник рассказов «Охота пуще неволи», «Сказки и рассказы», «Зеленый шум», повесть «Подземные Робинзоны», роман «Прииск в тайге».Книга «Огни в долине» охватывает большой отрезок времени: от конца 20-х годов до Великой Отечественной войны. Герои те же, что в романе «Прииск в тайге»: Майский, Громов, Мельникова, Плетнев и др. События произведения «Огни в долине» в основном происходят в Зареченске и Златогорске.

Анатолий Иванович Дементьев

Проза / Советская классическая проза
Лира Орфея
Лира Орфея

Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии». Открыли ее «Мятежные ангелы», продолжил роман «Что в костях заложено» (дошедший до букеровского короткого списка), а завершает «Лира Орфея».Под руководством Артура Корниша и его прекрасной жены Марии Магдалины Феотоки Фонд Корниша решается на небывало амбициозный проект: завершить неоконченную оперу Э. Т. А. Гофмана «Артур Британский, или Великодушный рогоносец». Великая сила искусства — или заложенных в самом сюжете архетипов — такова, что жизнь Марии, Артура и всех причастных к проекту начинает подражать событиям оперы. А из чистилища за всем этим наблюдает сам Гофман, в свое время написавший: «Лира Орфея открывает двери подземного мира», и наблюдает отнюдь не с праздным интересом…

Геннадий Николаевич Скобликов , Робертсон Дэвис

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза
Через сердце
Через сердце

Имя писателя Александра Зуева (1896—1965) хорошо знают читатели, особенно люди старшего поколения. Он начал свою литературную деятельность в первые годы после революции.В настоящую книгу вошли лучшие повести Александра Зуева — «Мир подписан», «Тайбола», «Повесть о старом Зимуе», рассказы «Проводы», «В лесу у моря», созданные автором в двадцатые — тридцатые и пятидесятые годы. В них автор показывает тот период в истории нашей страны, когда революционные преобразования вторглись в устоявшийся веками быт крестьян, рыбаков, поморов — людей сурового и мужественного труда. Автор ведет повествование по-своему, с теми подробностями, которые делают исторически далекое — живым, волнующим и сегодня художественным документом эпохи. А. Зуев рассказывает обо всем не понаслышке, он исходил места, им описанные, и тесно общался с людьми, ставшими прототипами его героев.

Александр Никанорович Зуев

Советская классическая проза