На сопках Маньчжурии

Самолет был окрашен серебрянкой, а на его борту красной краской была нанесена надпись: 'Командующему Первомайским воздушным парадом Герою Советского Союза комкору Я.В. Смушкевичу'. В одном из полетов из-за конструктивной недоработки маслопровода у него заклинило мотор.

Его извлекли из-под обломков с ногами, переломанными от ступней до бедер, с выбитыми зубами, тяжелыми ранениями головы, сотрясением мозга и обожженной спиной и отвезли в Боткинскую больницу.

А техник сидевший в задней кабине отделался легким испугом. И такое в авиации бывает.

Несколько дней Смушкевич был без сознания. Требовалась срочная операция тазобедренного сустава. Врачи собирались ампутировать ему обе ноги. Но, благодаря искусству профессора Фридмана операция прошла блестяще, и ноги у него остались, только одна стала значительно короче. И ему был прописан массаж.

Смушкевич вспомнил о курсе лечебной гимнастики и побледнел… После такого не страшно и в застенки… Но он был готов на все, чтобы вернуться в небо. Другой и ходить бы не смог, а ему надо было снова в небо!

Вскоре он бросил костыль и стал ходить, опираясь только на палку. Потом начал упражняться на автомобиле. Бывало, заведет машину и пробует нажимать на педали и переключать скорости. Превозмогая нечеловеческие боли, он тренировался часами. После первой удачной попытки стал выезжать на машине каждый день. Дома он бросал палку и учился ходить без нее. А однажды приехал на аэродром, посмотреть полеты. И не удержался, сел в кабину и полетел… Это было совсем недавно…

Смушкевич посмотрел на карту. Численный состав японской авиации оценивался нашей разведкой в двести пятьдесят – двести шестьдесят самолетов, из которых как минимум половину составляли истребители. Силы практически равные. Если не учитывать лучшие тактико-технические данные их истребителей, больший боевой опыт летного состава, а также их уверенность в своих силах после майского провала Куцепалова.

Впрочем, эта их уверенность кажется очень похожей на самоуверенность!

'На этом мы их и подловим! – решил Смушкевич. – Ребята строевых летчиков хорошо поднатаскали. Боевой дух подняли. И в бой сами поведут!'

Да, команда у него подобралась, любо-дорого! Не команда, а мечта!

8. Мы красные кавалеристы… Чита, середина июня 1939 г.

…Июнь в Чите выдался на редкость сухим и жарким. Дышать было нечем. Даже по ночам желанная прохлада так и не наступала… Едва успевшая зазеленеть трава выгорела. Асфальт плавился, а над грунтовыми дорогами пыль стояла не опускаясь.

В городе было совершенно невыносимо. Прозрачные серые облака иногда проплывали в вышине, но короткий слепой дождь испарялся, так и не долетев до земли.

Два козла отпущения за майские поражения советской авиации в Монголии, майор Куцепалов и капитан Иванищев, отозванные в распоряжение командования ВВС округа, а точнее сказать, отосланные на его усмотрение, сидели в своем номере в гостинице в одних трусах, и пили теплую и противную водку.

Впрочем, лучше сидеть и пить теплую водку в гостинице, чем сидеть в холодной камере внутренней тюрьмы НКВД и ждать очередного ночного допроса!

Конечно, можно было бы и в кабаке гульнуть напоследок, как следует. Денег у них было достаточно. Содержание-то выплатили. Но нарываться на разбор полетов в комендатуре не хотелось. Это могло нарушить шаткое равновесие их замерзшего в нижней точке бытия.

На улице – жара, а их бытие замерзло в нижней точке. Как термометр…

Куцепалов кое-как выговорил про себя это дурацкое слово: 'Тер-мор-мер… Тьфу, ты пропасть! Не так… Тер-мор-метр! Во, как!'

Он криво усмехнулся и налил себе и своему товарищу по несчастью. И поставил пустую бутылку под стул. Она упала и, позвякивая, покатилась по полу… В угол, к своим, таким же пустым, товаркам…

– Федор! – посмотрел на него Иванищев остекленевшим взглядом. – А если рысью? А?.. Шашки наголо и марш-марш!.. А?.. Мы им, что щенки пархатые? А?.. Мы кр-р-р-расные кавалеристы и про нас!..

– Товарищ капитан!.. Ты на плацу или кто?.. Ты красный командир или где?.. Равняйсь! Смирно!.. Вольно! – Куцепалов звякнул по его стакану своим. – Пей, давай!

– Федор!.. Да, я за тебя! Да, я! – ударил себя в грудь со слезой в голосе Иванищев…

Он сидел в номере безвылазно, а Куцепалов каждое утро как штык являлся в штаб. Голова у майора была крепкая и ежедневные попойки никак на ней не сказывались. Некоторое время он отирался по кабинетам, разнюхивая, как идут дела, и, стараясь не попасть на глаза начальству, а потом шел в магазин за очередной партией спиртного. Иногда он покупал закуску. Иногда – нет.

В этот день он, как обычно, явился в штаб и заглянул к знакомому направленцу из оперативного отдела. Новостей не было. Ни хороших, ни плохих… Он уже почти собрался отправиться по привычному маршруту в магазин, как вдруг увидел шагающего навстречу незнакомого старшего командира.

А, на самом деле, очень хорошо знакомого!