На сопках Маньчжурии

– Григорий?.. А он-то как здесь оказался? Ты же говорил, его демобилизовали… Ладно, об этом потом! Будет еще время… Ну, все! Ждите меня на аэродроме! – Жуков хлопнул Куцепалова по плечу и стремительно зашагал дальше по коридору.

Майор Куцепалов смотрел вслед удаляющемуся комдиву и мысленно потирал руки. Ничего, ничего! Они его – так! А он их – вот так! Это ж надо ж, как повезло! Теперь посмотрим, кто начальник, а кто – дурак! Своего бывшего комполка он помнил прекрасно! Как никак, почти пять лет под его командой прослужил. При нем от простого красноармейца дорос до комэска! Говорит, его прислали, порядок навести… Уж кто-кто, а Жуков точно наведет!

'Он вам о б р а з ц о в ы й порядок наведет! Забегаете, как недорезанные! Или ты, Федор, ничего в этих делах не смыслишь!' – подумал он и поспешил в гостиницу. Надо порадовать Гришку, да упредить, чтобы сегодня в рот не брал ни капли! Не тот случай! Успеется еще. Еще посидим с комдивом, повспоминаем товарищей!

В тот самый момент, когда 'Дуглас' с комдивом Жуковым и его командой выруливал на взлетную полосу, из только что приземлившегося ТБ-3 выгружали раненых, доставленных из Тамцаг-Булакского военно-полевого госпиталя.

Младший лейтенант Пономарев, скрипя зубами от дергающей боли в забинтованной голове, спустился на землю сам. Вдруг у него подогнулись колени. Владимир едва успел ухватиться за теплый гофрированный борт самолета, чтобы не усесться со всего маху на сухую траву Читинского аэродрома.

Один из санитаров заметил, как сильно побледнел и зашатался летчик с забинтованной головой, вовремя подхватил его под руки и повел к автобусу с большим красным крестом на боку…

Рана на лбу, полученная неделю назад в воздушном бою, сначала показалась Владимиру простой царапиной. Но почему-то заживала очень плохо. Точнее, не заживала совсем, а даже наоборот – болела все сильнее.

Вконец замотанный военврач, осматривавший его вчера во время перевязки, только покачал головой и решил, от греха подальше, отправить младшего лейтенанта в Читу, в окружной госпиталь. Пусть там его посмотрят и решат, что делать…

Владимиру повезло. Потому что это интуитивное решение полевого хирурга оказалось единственно правильным. В ране, обработанной на скорую руку фельдшером сразу после боя, осталось несколько волос, которые и вызвали воспалительный процесс с нагноением. Еще немного и это могло бы превратиться в большую проблему.

В тот же вечер Владимиру сделали операцию. Хирург как следует, почистил рану, потом снова зашил, и дело, наконец, пошло на поправку…

Была, однако, еще одна причина, почему для Владимира Пономарева так важно было оказаться в это самое время в Чите. Но он об этой причине тогда и не подозревал. Хотя позднее, вспоминая все происшедшее, не мог не признать, что зацепившая его ненароком шальная самурайская пуля, на самом деле была просто подарком судьбы…

За две недели рана у него практически зажила. Главврач госпиталя пока не отпускал его в полк, но Владимир твердо решил в ближайшие дни его дожать. Или уговорить, или стащить бумаги и сбежать на фиг! Он не сомневался, что на аэродроме без проблем договорится с ребятами, гоняющими туда-сюда транспортники, и доберется как-нибудь до своей части.

Впрочем, в конце концов, обошлось и без этой самодеятельности.

Воспользовавшись временным затишьем в небе над Халхин-Голом, в Читу, на денек прилетел военком двадцать второго иап старший политрук Калачев. Были у него дела, само собой, и в политуправлении, и в штабе ВВС. Но главную свою задачу он видел в другом.

В полевой сумке он привез толстую пачку писем своих боевых товарищей. И не поленился лично отнести их на главпочтамт, прекрасно понимая, насколько важна на войне весточка от близкого человека. Для его семьи. Для жены и детей, для отца с матерью, для любимой девушки…

Как и всякий военный, старший политрук, отлично знал, как долго идут письма полевой почтой. Другое дело – почта обычная. Поэтому он передал письма начальнику главпочтамта из рук в руки, попросив рассортировать и отправить их немедленно. Самым-самым скорым поездом.

Попутно он осчастливил киоскера 'Союзпечати', забрав все имеющиеся в наличии газеты и журналы, и свежие, и не очень. Летчикам, воюющим за свою страну за тысячу километров от родной земли, они были нужны как глоток живительной влаги посреди пустыни. И это не было поэтической метафорой…

Оставалось еще одно очень важное дело. Оставив увесистую пачку газет и журналов, под охраной дежурного по штабу, чтобы не таскаться с ней по кабинетам, Калачев зашел в отделение кадров:

– Вот, привез наградные листы. За майские бои… На погибших летчиков… Вознесенский, Гусаров, Иванченко, Кулешов, Константинов, Лимасов, Мягков, Пустовой, Савченко, Соркин, Чекмарев, Черенков… – военком протянул тоненькую пачку начальнику отделения.

Майор взял бумаги, просмотрел и положил к себе на стол.