На соседней планете

Ардеа восхищался Амарой и удивлялся ей; а въ концѣ концовъ и къ нему вернулось его хорошее расположеніе духа, особенно за ужиномъ, когда Амара оказалась его сосѣдкой и съ такимъ тонкимъ, чисто женскимъ лукавствомъ;' занимала его, что онъ одинъ могъ упиваться нѣжнымъ, любовнымъ ея вниманіемъ.

Пиръ затянулся, и когда на слѣдующій день Ардеа проснулся отъ крѣпкаго и тяжелаго сна, было уже очень поздно.

Кушанья, стоявшія на столѣ въ его комнатѣ, дали ему понять, что хозяева дома не желали, чтобы онъ сходилъ внизъ, такъ какъ этотъ день селениты проводили въ уединеніи, постѣ и молитвѣ.

Только когда солнце сѣло, разряженные жители длинной вереницей потянулись въ храмъ для жертвоприношенія.

Ардеа, который провелъ весь день, строя на будущее планы, одинъ невозможнѣе другого, все время думая объ Амарѣ и горя желаніемъ ее видѣть, поспѣшилъ присоединиться къ толпѣ и вмѣстѣ съ нею вошелъ въ храмъ.

Храмъ былъ полонъ молящихся, и неслись священные гимны, а у ногъ богини лежала груда цвѣтовъ.

Въ качествѣ верховной жрицы, Амара не отходила отъ жертвенника, принимала приношенія и произносила слова благословенія. Она была блѣдна; по временамъ она опускалась на колѣни и, поднимая руки кверху, погружалась въ нѣмую молитву.

Одинъ изъ сыновей Рахатоона, замѣтивъ князя, тотчасъ же подошелъ къ нему. По приказанію отца онъ отвелъ его въ особую нишу, откуда Ардеа могъ лучше видѣть предстоящую церемонію.

Когда былъ пропѣтъ послѣдній гимнъ, то большая часть молящихся оставила храмъ. Амара скрылась въ сосѣднемъ гротѣ, а нѣсколько молодыхъ жрицъ унесли часть цвѣтовъ, привели въ порядокъ жертвенникъ, и зажгли большія розовыя свѣчи въ громадныхъ металлическихъ шандалахъ.

Когда снова послышались пѣніе и музыка, остававшіеся въ храмѣ раздвинулись по обѣ стороны, образовавъ широкій проходъ посрединѣ для свадебнаго шествія.

Въ ту же минуту изъ сосѣдняго грота вышли Амара съ отцомъ. Рахатоонъ былъ весь въ красномъ. На головѣ его сверкалъ широкій золотой обручъ, украшенный луннымъ дискомъ.

Верховная жрица была въ длинной, бѣлой и блестящей туникѣ изъ ткани Сама. Длинное и прозрачное покрывало изъ той же матеріи было прикрѣплено къ распущеннымъ волосамъ діадемой изъ шести ярко блестящихъ звѣздъ, надъ которыми красовался серпъ луны изъ какого-то голубоватаго прозрачнаго вещества.

Отецъ съ дочерью стали на ступеняхъ жертвенника, и Амара развела огонь а затѣмъ поднесла къ губамъ маленькій золотой рогъ, висѣвшій у пояса. Раздался звонкій, протяжный звукъ, и тотчасъ же изъ глубины грота вышли дѣти, одѣтыя въ бѣлыя и розовыя одежды, съ кубками въ рукахъ. За ними, держась за руки, попарно шли брачущіеся. Пары, по очереди, преклоняли колѣни передъ жертвенникомъ, а Рахатоонъ съ Амарой накрывали имъ головы четыреуголь-ными кусками красной ткани и въ три пріема накладывали по семи легкихъ, словно изъ пакли, шариковъ, которые сами собою вспыхивали и, пылая, поднимались на воздухъ.

— Богинѣ пріятенъ союзъ жениха и невѣсты! — громкимъ голосомъ каждый разъ возглашалъ Рахатоонъ.

Онъ убиралъ красную матерію, а Амара подавала новобрачнымъ кубокъ, который они должны были раздѣлить вдвоемъ. Поклонившись главѣ народа и верховной жрицѣ, новобрачные отходили къ роднымъ и друзьямъ, которые горячо ихъ поздравляли.

Когда такимъ образомъ были соединены всѣ брачущіеся, причемъ союзы всѣхъ оказались пріятными богинѣ, приблизилось шествіе новорожденныхъ.

Амара брала дѣтей изъ рукъ принесшихъ ихъ родителей и трижды погружала въ большой бассейнъ, наполненный водой изъ потока. Рахатоонъ же трижды возглашалъ имя новорожденнаго, которое тотчасъ вносилось въ большой списокъ.

По окончаніи этихъ церемоній глава народа, верховная жрица и всѣ присутствующіе преклонили колѣни и воздали хвалу богинѣ.

Амарѣ оставалось исполнить послѣдній, предписанный ритуаломъ обрядъ, а именно — зажечь еще разъ великую благодарственную жертву богинѣ, и въ ту минуту какъ она поднесла огонь къ смолистымъ растеніямъ, обильно политымъ ароматнымъ масломъ, со статуей богини произошло что то необычайное.

Прозрачное тѣло ея вдругъ потемнѣло, глаза точно ожили и гнѣвно взглянули на собравшихся. Потомъ державшая лампаду рука опустилась, и лампада погасла, а съ нею вмѣстѣ потухъ съ зловѣщимъ трескомъ и огонь на жертвенникѣ.

Въ храмѣ настала мертвая тишина. Ужасъ читался на лицахъ присутствовавшихъ, и глаза всѣхъ были устремлены на Амару, упавшую безъ чувствъ къ подножію жертвенника.

— Это ужасное предзнаменованіе сулитъ смерть верховной жрицы, или какое либо другое страшное несчастье, готовое обрушиться на нее, — пробормоталъ какой-то мужчина, стоявшій съ женой подлѣ ниши, гдѣ находился Ардеа.

Князь дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ, но не смѣлъ оставить своего убѣжища.

Рахатоонъ первый пришелъ въ себя. Хотя блѣдный и разстроенный, онъ распорядился вынести Амару, все еще не приходившую въ сознаніе, а потомъ, обернувшись къ взволнованной толпѣ, наполнявшей храмъ, сказалъ:

— Друзья и братья! Помолитесь вмѣстѣ со мной! Можетъ быть, наши молитвы отвратятъ бѣдствіе, грозящее моей дочери, — и съ этими словами онъ преклонилъ колѣна.