На старой мельнице

– Это сатанинская книжка.

– Нет, – сказал Митька, – библиотечная. У вас все книжки сатанинские, кроме библии и этого... евангелия...

Он весь кипел. Вторую книгу у него хотят зажилить. Добро бы его, а то библиотечную.

– Я тогда все ваши книжки спалю, – заявил Митька. – Вместе с мешком.

– Уймись! – прикрикнула мать.

– И твою библию спалю, – сказал Митька.

Пусть лучше изобьют, а книгу он им не даст.

– Эту книжку мне... Тритон-Харитон принёс... А ему дал дядя Гриша... Не отдадите, – он сам придёт, – припугнул Митька.

Дядя Егор смотрел на Митьку, качал головой и как-то странно улыбался:

– Эх, брат Митрий, и что ты за беспокойный человек! Ну кому твоя книжка нужна? Верующий человек такую пакость и в руках-то держать не захочет.

Он принёс из комнаты книгу и отдал Митьке.

– Отдай её назад этому... Тритону. Богомерзкая книга. И читать-то её противно.

Митька обрадованно затолкал книгу в портфель и направился к двери.

– В школу всё-таки? – спросил дядя Егор.

– Ага, – сказал Митька.

– Не советую, брат Митрий... Ну, придёшь ты в школу, а тебя всё равно оттуда выставят.

– Я же географию выучил. Пускай спрашивают.

Митька надел кепку, всунул босые ноги в стоптанные сандалеты.

– Ты водное крещение принял?

– Заставили...

– Кто же в школе крещёного держать будет? Там пионеры в почёте, а ты – член общины.

– Никто не знает.

– Узнают, – сказал дядя Егор. – Ты – в школу, а я к директору...

Митька растерялся и не нашёл, что ответить. Неужели и вправду теперь все пути в школу отрезаны? Всю жизнь сидеть, как квашня, дома...

– Хозяюшка, – совсем другим тоном сказал дядя Егор. – Не мори, ради Христа, голодом.

Митька уже не первый раз замечал, что квартирант последнее время чересчур уж ласков с матерью. Вот и сейчас, склонив набок голову, пристально наблюдает за ней, а длинные пальцы сучат кончик тощей бороды, будто прядильную нить. Мать ничего не видит. Она шурует ухватом в печи, и на красивых руках её полыхает жаркий отблеск огня.

Так и не пошёл в этот день Митька в школу. Дядя Егор звал рыбачить – тоже не пошёл. До самых сумерек, как прикованный, просидел у окна. Сосчитал, что за час со старой липы слетело сто одиннадцать листьев, а над Калинкой пролетело восемь уток и один чирок. Немного Митьку развеселили сороки. Они летели куда-то по своим делам, но, увидев в лопухах у дороги блестящую консервную банку, сразу приземлились. И тут начался сорочий базар! Долго ссорились они у этой банки, сварливо трещали, злобно долбили друг дружку чёрными клювами. Победительницей оказалась хромая сорока. Она разогнала всех, а банку поднять в воздух так и не смогла. Зря старалась.

Дядя Егор принёс на прутике штук пять плотвиц и три окуня. Мать изжарила рыбу, поставила самовар.

– Иди за стол, – позвала она.

Митька не пошёл. 

21. ДВА ЛИЦА

 В избе было тихо, как в погребе. Дядя Егор, тётка Лиза и мать сидели за столом и молча пили чай. Митька, грудью навалившись на подоконник, дочитывал «Судьбу барабанщика». Дядя Егор и тётка Лиза, прихлёбывая с блюдец, строго и выжидающе смотрели на мать. А она, низко склонив голову, дула на кипяток. Чёрные ресницы её были опущены.

– Завтра же сама сходи, сестрица, – сказал дядя Егор.

– Так-то лучше будет и для него, сестрица, – пропищала тётка Лиза. – И богу угодно.

Ресницы матери дрогнули и ещё ниже опустились. Блюдце закачалось в её руке.

– Схожу, – чуть слышно произнесла она. – А что он дома-то будет делать?

– Уж это не твоя забота, – сказал дядя Егор.

– Бог о нём позаботится, – пропищала Головастик. – И мы...

Митька понимал, что говорят о нём, но никак не мог от книги оторваться. А потом он и так догадывался, о чём речь. Всё о нём и о бесе, который в Митьке сидит...

В сенях затопали тяжёлые шаги, раздался громкий стук. Митька встрепенулся: это не богомол! Дядя Егор поспешно встал из-за стола и с блюдцем в руках ушёл в свою комнату. В дверях показалась огромная фигура председателя сельсовета. Мать поднялась навстречу.

– Здравствуй, Марфа, – сказал дядя Гриша и провёл рукой по усам. – Пускать не хочешь?

– Мне что – входите, – поджала губы мать, – изба большая.

Харитонов перешагнул через порог, и, хотя мать сказала, что изба большая, – сразу стало тесно. Потолок и тот вроде ниже стал. У стола, нахохлившись, будто чёрная курица, сидела тётка Лиза. На маленьком личике её сквозило беспокойство. Мышиные острые глазки то посмотрят на мать, то на председателя сельсовета. Она громко прихлёбывала чай и закусывала булкой.

– Хлеб-соль, – сказал дядя Гриша. – Как это говорится-то? Попы за книжки, а миряне за пышки.

– Не хлебом живы, молитвою, – заметила тётка Лиза.

– Слышал я тоже одну молитву, – усмехнулся Харитонов. – Господи, прости, в чужую избу пусти, помоги нагрести и вынести. Не твоя ли это молитва?

– Тьфу-тьфу! – яростно заплевалась тётка Лиза. – Как язык-то у тебя повернулся?

– Всё гадаешь-предсказываешь? – насмешливо спросил её Харитонов. – Поколдуй мне!