На стремнине века. Записки секретаря обкома

Уезжать из родного города, где тебя знают старики и дети, море, лиманы с камышами, покидать землю, исхоженную босыми ногами вдоль и поперек по степям и болотам, было трудно и тоскливо, но не выполнить указание старшего товарища я не мог.

В Краснодаре, в окружкоме комсомола мне выдали командировочное удостоверение, деньги и представили секретарю Каневского райкома партии Кузнецову, с которым тотчас же мы ушли на вокзал и втиснулись в телячий вагон, наполненный разноликими пассажирами.

Вот Каневская районная станица. Улицы с одноэтажными домами и плотными заборами утопают в грязи. Райком партии и райисполком тоже ютились в присадистых домиках, над которыми возвышался «небоскреб» станицы — казачья церковь.

Знакомясь с комсомольскими ячейками окрестных станиц, я заметил, что кубанские казаки не хотят признавать комсомол. Живут они сытно, но о культуре, о политике с ними не поговоришь. В чем же дело? В станице Привольной я встретил секретаря ячейки комсомола, молодого энергичного казака Тимофея Хрюкина. Красивый, умный, статный парень, чуб цвета ржаной соломы оттеняет смугловатый загар лица. Он откровенно, без того казачьего зазнайства, которое свойственно многим из богатых и зажиточных казачьих отпрысков, сказал:

— Справные казаки традиционно охраняют церковный обряд, а мы, комсомольцы, — безбожники, потому нам трудно. Открыто бога и церковь трогать нельзя, даже опасно.

Потом, когда меня избрали секретарем райкома комсомола, я предложил избрать Тимофея Хрюкина членом райкома, и он стал моим хорошим помощником по работе среди казачьей молодежи. (Позже, в дни Сталинградской битвы, Тимофей Хрюкин командовал 8-й воздушной армией, и мы при встречах вспоминали нашу совместную работу в Каневском районе.)

Кубанские казаки — хлеборобы. Они понимали толк в земледелии и внимательно прислушивались к агрономам. Большим авторитетом среди них пользовался агроном Колпинский, передовой в ту пору представитель сельской интеллигенции. Он приглашал на беседы в избу-читальню бородачей-вожаков, вместе с которыми приходили к нему и молодые парни. Я несколько раз бывал у него на беседах. Интересно: имея кинопередвижку и эпидиаскоп, Колпинский «сдабривал» свои беседы на сельскохозяйственные темы показом «живых картин». Это была умная пропаганда. А что, если комсомольской ячейке включиться в дело и какую-то часть в программе Колпинского взять для молодежи! Агроному план этот понравился. Мало-помалу казачья молодежь пошла на вечера самодеятельности и посиделки в избы-читальни. Райком комсомола превратился в штаб культурно-просветительной работы в районной станице. И вот однажды в райком комсомола прибегает набожная старушка. Крестясь, она попросила оказать «божескую помощь»: утихомирить попов, затеявших на утренней молитве потасовку.

— На амвоне таскают друг друга за волосы, отбиваются крестами. Единый дом божий не могут поделить. Пошли парней поздоровей, а то они там дерутся, как взбесившиеся жеребцы...

Я позвонил начальнику милиции, и тот послал в церковь наряд милиции.

Получив более подробную информацию о побоище «святых отцов», я написал в окружную газету заметку «Бой попов в станице Каневской». Оперативность газеты «Красное знамя» была исключительной: на другой день вся станица гудела. Старики качали головами: «Какой позор!.. И кто бы это мог написать такое?»

Я долго оставался неизвестным автором. Но меня «расшифровали». И случилось то, что следовало ожидать. Поздним вечером, на пути к дому, в темном переулке меня ждала засада кулацких отпрысков. Они выдали себя светлячками папирос. Я остановился, и в этот момент прогремел выстрел из обреза. Стреляли справа, метров с тридцати. Второй выстрел прогремел вдогонку, когда я уже успел перемахнуть через забор и скрыться в канаве сада, затем перебрался в сени своего дома.

— Что случилось? В кого стреляли? — спросила хозяйка.

— Не знаю, — слукавил я, очищая грязные ботинки и брюки.

Утром сообщил о случившемся секретарю райкома партии.

— Да, плохи дела, это уже тебе бой объявили, — заключил Кузнецов. — Взяли на прицел — надо менять обстановку. Нельзя допускать, чтобы срезали.

Из Каневского района меня перевели в Усть-Лабинский. Станица Усть-Лабинская напоминала город: широкие улицы с тротуарами, двухэтажный Народный дом, три завода — маслобойный, поташный и мукомольный. Железнодорожники, рабочие и служащие заводов составляли значительную прослойку среди казачьего населения станицы.

В райкоме комсомола я сменил Анатолия Степанова, отозванного на работу в окружком.

Из молодых рабочих и служащих районного центра была создана центральная комсомольская организация района. Ее возглавлял Алеша Скворцов — руководитель бригад «синяя блуза». Ему помогал заведующий отделом политпросветработы райкома, отменный затейник Алеша Бабкин. Секретарь Усть-Лабинского райкома партии Насыров часто в шутку повторял:

— В комсомоле мы выезжаем на «тройке Алешек».