На стремнине века. Записки секретаря обкома

Создается впечатление, что наши бойцы и командиры не умеют обороняться, хотя оборонительные порядки частей и соединений строятся согласно Полевому уставу. Руководство боевыми действиями взводов и рот осуществляется с командных пунктов батальонов, которые находятся позади боевых порядков на определенном удалении, штабы и КП полков расположены еще дальше, а штабы дивизий и более крупных соединений удалены, согласно Уставу, в зоны недосягаемости артиллерийского и минометного огня противника. Таким образом, бойцы, находящиеся на переднем крае, в момент боя оказываются отрезанными от своих старших командиров. Между ними образуется зона огня. Зачастую, по ходу боя, эти зоны расширяются, оставляя бойцов без руководства, а штабы — в неведении, что делается на переднем крае. Кроме того, такой разрыв, как рассказывали мне участники боев на Украине, в большой излучине Дона, под Ростовом и Клетской, чреват потерей доверия между командирами и подчиненными. В трудную минуту бойцы не видят своих старших командиров рядом с собой и считают себя брошенными на произвол. В свою очередь старшие командиры, теряя веру в стойкость подразделений, начинают метаться, искать пути для отступления.

Как его преодолеть, барьер недоверия, барьер «штабной недоступности»? Было видно, что назрела необходимость пересмотра отдельных положений Устава, выработанного до войны, без учета тех обстоятельств, с которыми столкнулись наши войска теперь; назрел крутой разговор с командирами и политработниками — отступать дальше некуда, поражение на этом этапе равносильно смерти; кто боится огня и не верит в боеспособность своих подчиненных, тот должен отказаться от права быть командиром. Нет плохих бойцов, есть плохие командиры. Только так, только такая прямота и строгость сейчас помогут выполнить приказ Сталина № 227, продиктованный суровостью времени: «Ни шагу назад!.. Отстранять от руководства войсками неспособных людей, выдвигать на командные посты смелых и решительных командиров, понимающих природу боя современной войны».

Отягощенный тревогами за судьбу города, я направился на командный пункт штаба фронта, расположенный в блиндажах вблизи хутора Ямы. Зашел в блиндаж оперативного отдела. На раскладном столе развернута топографическая карта. В центре — план города. На нем обозначена обстановка по последним сводкам. Красным карандашом отмечен передний край нашей обороны в городе. В него воткнулись синие стрелы, острые концы которых расклинивают знакомые мне улицы и кварталы центра города, южных районов и заводских поселков. Много стрел. Перед ними изгибаются и местами свертываются в клубки красные линии. Кровоточащие раны, потоки крови...

Над картой склонились офицеры. Уточняют обстановку, переговариваются. Угадываю по ходу разговора, что среди них есть офицер, который ведет информацию по 62-й армии. Похоже, что он лишь несколько часов назад вернулся с командного пункта Чуйкова. Настроен пресно, готов осуждать кого угодно, лишь бы привлечь к себе внимание. Заметив меня, он вдруг принялся рассказывать о том, что еще 12 сентября Чуйков вызвал на Мамаев курган командира и комиссара танкового корпуса и приказал немедленно подтянуть к переднему краю командный пункт и штаб корпуса. В противном случае командир и комиссар будут отданы под суд военного трибунала. Они оказались за спиной штаба армии.

— Чуйков требует от командиров полков и дивизий подтянуть штабы вплотную к переднему краю. Вплотную...

Это было сказано полувопросительно: дескать, можно ли нарушать уставные нормы, ведь под огнем пулеметов и минометов штабные службы потеряют работоспособность.

— И член Военного совета, и начальник штаба тоже требуют «вплотную». Это Гуров и Крылов. Сами сидят под носом у немецких автоматчиков и других тянут на передок, под пули...

— Молодцы, — вырвалось у меня.

— Кто? — с удивлением спросил офицер.

— Ну, хотя бы Крылов.

— Крылов — начальник штаба армии. Понимаете, армии?

— Хоть я гражданский человек, но умею отличать телегу от танка, — отпарировал я, а про себя отметил: вот такие «сочувствующие» штабам уже свыклись с откатыванием на восток, и для них оборонительный рубеж за Волгой не беда.

Все переглянулись, уступили мне место возле стола. Я вновь пристально вглядываюсь в план города. Широкая синяя полоса обогнула Мамаев курган с юга, затемнила вокзал, часть улиц центра города и острым концом воткнулась в Комсомольский садик. Вот почему нет звонков из города: наш бывший КП с узлом городской связи занят фашистами. В голове поднялся шум. Я вроде разучился думать, но через этот шум до моего слуха все же доходит смысл разговора о решении Чуйкова — подтянуть штабы вплотную к переднему краю. Одни говорят, что это рискованный шаг — штабы могут оказаться в плену; другие утверждают, что иного выхода у Чуйкова нет: если он решил навязать противнику ближний бой и сражаться за каждый дом грамотно, оперативность штабов по организации взаимодействия тут нужна, как воздух для дыхания...

Я молчу, жду, когда смолкнет шум в голове. Офицеры начинают делиться впечатлениями о Чуйкове.