На судьбу я не в обиде...

Мыслью о трагической судьбе России проникнуты не только произведения Н. Тэффи, но и многих других писателей и публицистов. Из числа последних следует выделить Е.Д. Кускову, особенно ее «Письма из Берлина». Их публикация предварялась следующим редакционным примечанием: «Приступая к печатанию “Писем из Берлина” Е.Д. Кусковой, редакция оставляет ответственность за содержание этих писем на авторе. Кое в чем, быть может, важном мы можем разойтись. Но яркая личность Е.Д. Кусковой достаточно известна читателям и ее общее настроение в вопросах текущей минуты достаточно близко к нашему, чтобы мы считали себя вправе представить ее мысли читателям в том виде, как того желает сама уважаемая политическая деятельница»[54].

В своих письмах Е.Д. Кускова решительно выступила против вооруженного свержения большевиков. Как бы ни относиться к революции, подчеркивала она, на стороне революции при самодержавии была «большая правда», большая «нравственная сила», и призывающие «топить» всех прикосновенных к большевизму, проявляют тот же «звериный русский большевизм, только наизнанку». «Струве настойчиво твердит, – читаем в “Письмах”, – мне все равно кто их свергнет Марков II или Керенский». Ну, а мне не все равно, заявляет Кускова, так как такое свержение приведет к еще более страшной гражданской войне[55].

Оперативно откликнулись «Последние новости» на смерть Ю.О. Мартова-Цедербаума. Его роль в истории российской социал-демократии была отмечена «как выдающаяся и количественно и качественно». На заре марксизма в России, писала газета, когда социал-демократическое движение было представлено в России только молодежью, четверо юношей были выдвинуты событиями: Ленин, Потресов, Струве и Мартов. Ленин – «ушел в сторону примитивного коммунизма», А.Н. Потресов стал «проповедником легального парламентского социализма», Струве «ушел далеко вправо». «Один лишь Мартов остался тем, чем был в ранней юности: ортодоксальным марксистом героического периода социал-демократии»[56].

С обстоятельною статьей выступила в газете Е. Кускова. «В Берлине умер Мартов, глава меньшевизма, в Москве умирает Ленин, глава большевизма, – так начинает она свою статью. – Двуглавая большевистская социал-демократия, победившая двуглавого орла самодержавия, теряет обе головы… На поверхности нет никого, кто мог бы их заменить…»[57]

Столь же оперативно откликнулась газета на смерть Ленина. «Партия, как целое, – отмечалось в передовой «После Ленина» (1924, 23 января) ослепла, потеряв свой перископ в Ленине». С 23 по 30 января в каждом номере под рубрикой «После смерти Ленина» печатались отклики на его кончину, сообщения о траурной процессии в дни похорон, о переименовании Петербурга в Ленинград, о траурных выпусках газет. Главная мысль всех публикаций в траурные дни сводилась к тому, что после смерти Ленина «быть может, недалек день перерождения всей русской жизни».

Перерождения русской жизни ждали не только кадеты, а, можно сказать, вся русская эмиграция, в том числе эсеры, неизменно занимавшие в своем центральном органе – журнале «Революционная Россия» позицию «изживания коммунизма» большевиков. Основанная в 1900 г. и выходившая до 1905 г. «Революционная Россия» в 1920 г. была возобновлена в Праге и издавалась до 1931 г. И до Октябрьской революции, и в годы эмиграции ее редактором являлся В.М. Чернов. Активными сотрудниками были А.Ф. Керенский, В.М. Зензинов, И.А. Рубанович, Н.С. Русанов, В.В. Сухомлин, Марк Слоним, печатался поэт Константин Бальмонт, который откровенно заявлял: «Коммунизм я ненавижу. С кем бы то ни было из коммунистов у меня нет ничего общего»[58].

В апреле 1921 г. в журнале появилась программная статья В. Чернова «Основные мотивы гильдейского социализма». Максим Горький, говорится в ней, недавно сравнил Ленина с Петром Великим. Тут есть некоторая доля правды, если судить не столько о калибре человеческой личности, сколько о социально-экономической стороне дела, о методах государственной работы. Действительно, суть большевизма заключается в том, что Ленин и его товарищи пробуют загнать Россию в коммунистический рай «дубинкой Петра Великого». Если однажды она вколотила в Россию западную цивилизацию, то почему бы ей не вколотить в Россию и коммунистический строй. Только в стране векового абсолютизма и «его самодурного экспериментирования» над подавленными массами социальные революционеры могли впитать в себя бессознательно столько веры в мощь исходящего сверху приказа, декрета. «Недаром, – пишет В. Чернов, – иронизировали над Лениным, называя его социализм декретным социализмом и “социалистическим декретинизмом”, только в стране векового абсолютизма идея “диктатуры пролетариата” могла выродиться в абстрактно-аракчеевскую схему диктатуры над пролетариатом и от его имени над всей страной»[59].

Считая октябрьский переворот «пародией на социалистическую революцию», В. Чернов решительно выступил против нарождавшейся дискреционной (тоталитарной) власти «коммунистических опекунов» над народом России.