На суше и на море - 1961

Через полчаса самолет пошел над населенными местами. Чеботарев вздохнул облегченно. Деревни и четырехугольники полей, раздвинувшие леса, радовали глаз.

Показался Красногорск. Даже этот город, который местные жители гордо именовали столицей края, был стиснут лесами. И Чеботарев опять подумал о том, что Колыванов всегда берет на себя самую трудную задачу, словно нет для него дел полегче.

Самолет приземлился. Чеботарев выпрыгнул из него вслед за Колывановым и, стоя на лугу, с удовольствием ощущал под ногами землю. Леса и болота, над которыми они только что летели, отошли куда-то далеко, и Чеботарев, не сознавая этого, отдыхал душой.

— Ну как? — оживленно спросил Колыванов.

— Да что говорить, Борис Петрович, — неохотно отозвался Чеботарев, — здесь будет потруднее, чем в Казахстане…

— Вот именно, вот именно, — с какой-то радостью подхватил Колыванов. — Именно потруднее! Но ведь эта дорога опять открывает новый мир! Понимаешь ты это?

— Да что тут не понять, — ответил Чеботарев. — Именно открывает!Но можно было бы открыть новые миры и в более удобном месте, — он нехотя улыбнулся, чтобы Колыванов не принял слишком всерьез его слова.

Колыванов удивленно посмотрел на него, и Чеботарев торопливо добавил:

— Я это к тому, что вот, слышно, ведут вторые пути между Кировым и Воркутою, там тоже пустынно, но все-таки хоть через двадцать верст, да встречаются села… А откуда мы здесь людей наберем?

— Люди придут, — устало ответил Колыванов. Он замолчал, и так молча они дошли до дома.

После обеда Колыванов отдал несколько распоряжений Чеботареву и снова отправился на аэродром. На этот раз он летел в областной центр, на совещание. Прощаясь с Чеботаревым, сказал:

— Разыщи Семена Лундина, подбери несколько пикетажистов, рабочих, десятника-вешильщика, всего человек десять-пятнадцать. Когда я вернусь, пойдем на восстановление трассы.

— Скоро? — спросил Чеботарев.

— Я думаю, дня через два… Поторопись с людьми…

Через несколько минут самолет ушел на запад. Чеботарев долго смотрел ему вслед и думал о том, какую трудную жизнь он избрал для себя.

5

Войдя в кабинет начальника строительства новой дороги, Колыванов понял, что заседание началось уже давно. Это можно было определить по тяжелым клубам табачного дыма, по утомленным лицам присутствующих. Он прислушался. Речь шла о первом строительном участке, который связывал участок Колыванова с подъездными путями Камской дороги.

Колыванов на мгновение задержался на пороге, отыскивая свободное место, и тем невольно привлек общее внимание. Замкнутый, хмурый, он держался особенно прямо. Но, правду говоря, ему было тяжело входить сюда. Знакомые смотрели на него с тем особым выражением жалости, с каким всегда встречают неудачливого, но душевного и хорошего человека.

Пройдя к свободному стулу, Колыванов сел и только тогда обрел некоторый покой, позволивший ему внимательно оглядеться и вслушаться в слова начальника первого участка.

Впрочем, он тут же забыл об этой речи, забыл даже, зачем он приехал сюда, так как сразу увидел свою бывшую жену. Екатерина сидела возле Барышева. Она уловила нервный, острый взгляд Колыванова, чуть-чуть отвернулась и начала что-то писать.

Колыванов побледнел и тяжело вздохнул, чувствуя, как отливает кровь от щек. Ему так хотелось быть спокойным, но это ему никак не удавалось. Не тем ли объясняются все эти жалостливые взгляды товарищей по работе, что он никак не приучится владеть собой, когда видит Екатерину? А может, все-таки лучше было не приезжать сюда? Что привязывает его к Уралу? И тут же ответил себе, как ответил и в тот самый первый день, когда узнал о начале стройки: он не хочет оставить эту работу, потому что сам начинал ее много лет назад, годами добивался утверждения проектов. Он хотел, чтобы по незнаемым дебрям Нима, Колчима и Вышьюры прошли железнодорожные пути, чтобы мир его детства стал новым миром, чтобы его ребячьи мечты воплотились в жизнь, такую же явственную и обыденную, как трель кондукторского сигнала, как лязг стальных колес по колее, как возглас пассажира: «А вот и Красногорск, не выйти ли в буфет, товарищи?» — так он представлял это свершение, и он не мог уйти от него!

Он был как бы адвокатом этого края, опекуном его богатств и не хотел, чтобы они продолжали прозябать втуне. Он обязался когда-то перед собой, что, став хозяином своей жизни, вернется на родину и сделает все для ее приобщения к той богатой событиями и явлениями жизни, которая текла по стране.

Виноват ли он в том, что задуманное так давно свершается только теперь, когда и сам он уже не молод, да и жизнь его пошатнулась… Но пока он еще может сделать что-то, он должен это сделать!

Он сознавал, конечно, что не может быть равнодушным и спокойным. Но если он нашел в себе силы, чтобы приехать сюда, то несомненно совладеет и со своей слабостью, как называл он теперь то чувство, которое испытывал, думая о Екатерине.

Колыванов сел прямее, положил крупные руки на колени, сосредоточив на мгновение взгляд на узловатых сплетениях вен, и лишь затем поднял глаза на соседей. И опять взор его приковала Екатерина.