На суше и на море - 1963

«Совсем белый старик» встречает нас на пороге юрты. Фотографы, боясь, что чудо рассеется, хватаются за ФЭДы. Аксакал[2] замечательно красив и колоритен. Сухое, густо-коричневое лицо с острыми скулами прочерчено сверху вниз глубокими складками. Длинная, узкая, совершенно серебряная борода, тонкие висячие усы, узкие глаза добрые и властные; неторопливые движения и совершенно юношеская осанка.

«Сегодня никуда не пойдете. Кумыса много. Долго пить будем».

Огромный лохматый пес подозрительно наблюдает, как мы расставляем палатку. Потом, признав ее частью подведомственного ему имущества, ложится рядом и добродушным гавканьем отгоняет расшалившихся жеребят.

Кумыс пьют долго и помногу. Сначала серьезно беседуя, потом, когда первые порции уже начинают ударять в голову, с веселыми песенками-импровизациями. Мои неопытные друзья выдыхаются на третьей-четвертой пиале. Я, тренированный тяньшанец, под одобрительные шутки хозяев поддерживаю честь москвичей, но после десятой пиалы уже не в силах подняться. А «белый старик», выпивший вдвое больше, легко вскакивает, и за ним все пастухи. Отдых кончился. Надо объезжать стада, сгонять их ближе к юрте, сторожить ночью от волков…

Ясно, Тянь-Шань!

Старик по-восточному, двумя руками, жмет всем руки. Подаренный ему на память компас принимает с детской радостью, которая борется с величавым спокойствием, подобающим старому чабану.

Тельты — наш последний перевал — выводит через конусообразную осыпь в узкий, огражденный отвесными скалами коридор, перерубающий гребень хребта. Ветер, плотный и тяжелый, свистит нам навстречу из ущелья Джеты-Огуз. Низко согнувшись, пробивая воздух головами, идем по каменным плитам коридора.

Ущелье Джеты-Огуз просторное, вырезанное в серых и красных скалах. По берегам реки широкие зеленые террасы. При переходе через ручей Алеша свалился в воду. С присущим ему чувством ответственности упал лицом вниз, а рюкзаком вверх, чтобы не намочить имущество. Но недолго он шел в мокром одиночестве. В конце спуска на нас наваливается дождь. Накрывшись клеенками, бежим вниз по реке. Когда тучи ушли в верховья, дождь утих, но потом возобновился с двойной силой. У здешних гроз ехидная привычка: прогулявшись по ущелью, повернуть и для верности проутюжить его еще разок в обратном направлении.

Наконец первая еловая роща. Под двумя сросшимися елками натягиваем палатку, влезаем в нее, освобождаемся от мокрых одежд. Спать еще рано. Боря выдвигает идею: «Давайте споем!» Мы не очень поющая группа. Только когда дела идут замечательно или уж совсем уныло — мы запеваем. Голоса у всех ниже среднего. Спасает большая добрая воля певцов да великолепная акустика здешних мест. Стенки ущелья подхватывают мотив с удесятеренной силой, закидывают на утесы, откуда его возвращает задорное эхо на середине следующего куплета.

Туристские песни! Их надо услышать в дальнем походе: возле уютного костра и на пронизывающем ветру перевалов, после сытного ужина и после двухдневной голодовки… Без песни не было бы туризма. Иная песня проживет всего один поход, прозвучит у прощального костра и останется желтеющим листком между старых фотографий. А есть песни, которые служат долго и верно многим отрядам загорелых, охрипших ребят и девчат с большими рюкзаками. Значит, в этих песнях нашлось что-то главное, дорогое каждому, кто ступил на туристскую тропу. Может и я сложу еще такую песню.

Густой, увесистый, с ветром пополам дождь все молотит в палатку, а мы все поем, старые и новые, веселые и грустные, короткие и длинные походные песни. У нас банка консервов, горсть подмокших сухарей. Сколько будет идти дождь — неизвестно, сколько и каких километров до Иссык-Куля — весьма неясно. «Запевай, Боря, следующую!»

А вот и последний походный лагерь у впадения в Джеты-Огуз реки Май-Тор. Завтра остается пройти километров пятнадцать до курорта Джеты-Огуз, а оттуда машиной на Иссык-Куль. Съедаем блюдо из последних перемешавшихся остатков вермишели и разной крупы, получившее название «дикий суп».

В последнем привале всегда есть немного грусти. Месяц шли, притерлись друг к другу, вместе радовались и мыкались, мерзли и пели, а скоро между нами вклинится множество дел, встреч, развлечений, которые не поделить между собой, как эти последние сухари, что Таня раскладывает на шесть горсточек. Конечно, мы будем встречаться, хохоча вспоминать былые подвиги и невзгоды. Может быть, пойдем вместе штурмовать другие перевалы. Но это потом. А сейчас грустно расставаться друг с другом, с Тянь-Шанем. Приближенный темнотой, он будто подошел к костру и стоит над нами — огромный, умный, дружелюбный. И нам понятно, что он хочет сказать: «Ребята, запомните все, чему научились у гор! Это и на равнинах пригодится. И еще знайте: вам теперь от меня никуда не уйти. Ясно?»