На суше и на море - 1964

Это хорошо знает сельва. И она, словно негодуя, поскрипывает стволами деревьев. Есть нечто странное в движении ветвей возле того места, где произошла трагедия. Слабые ветви испуганы, дрожат, как бы собираясь бежать, сильные протестуют энергичным покачиванием, будто желая вмешаться. И даже животные замедляют осторожный шаг, проклинают коварного победителя и царапают его ствол.

Люди, понимающие ход таинственной и яростной борьбы сельвы, наблюдают ее и потом рассказывают о ней другим.

Крестьяне знают о лесной жизни очень много, хотя не умеют читать.

Кажется, Рамон перелистал до последней страницы всю книгу леса: от древовидных папоротников, похожих на подвижных змей, до маленьких хвойных растений со спирально расположенными иглами, от густой кроны до еще не развившегося листка. Он гордится тем, что, установив раз навсегда запутанную номенклатуру растений, может придерживаться ее, не сбиваясь. Рамону не нужно смотреть на небо; органически присущее ему чувство ориентации ведет нас по правильному пути под сплошным лиственным шатром. Его мачете прокладывает нам путь к берегам Большой Лагуны, где обитают белые цапли. Около Пасо-де-Батанга брод Ремудас. Мы въезжаем в воду. Волны плещутся о крупы коней; иногда приходится плыть рядом с тяжело дышащей лошадью.

Но вот и Месалтитан — небольшой остров. Красные крыши домов горят в лучах заходящего солнца. Колокольня приходской церкви — центр деревни, окруженной со всех сторон водой. Возле колокольни четыре высокие пальмы. Они словно поддерживают тучу, готовую разразиться проливным дождем. От каждого дома к живописной лагуне сбегают изгороди, которыми обнесены лодочные пристани и небольшие участки земли для домашней птицы. На изгородях натянуты для просушки сети и одежда рыбаков. Во дворах кучи устричных раковин. А в лодках дети, они пробуют свои силы. Со временем они будут превосходно владеть веслами и острогами.

Выходим на берег. Лошади, встряхиваясь, обдают нас тысячами брызг. Мы на центральной площади деревни, от которой радиально, как спицы колеса, расходятся улицы. Жители деревни вышли взглянуть на нас. Мы идем по улице мокрые, растрепанные. Индейцы смотрят недоверчиво и подозрительно. На нашу просьбу показать, где находится постоялый двор, нам отвечают лишь молчаливым жестом. Наконец мы разыскали его, но там нам устроили допрос:

— Откуда вы?

— Из Сентиспака.

— Куда направляетесь?

— Хотим остаться здесь…

На нас смотрели с нескрываемой враждебностью, пока мы с жадностью поглощали соус из кукурузы и свежих креветок — татиуиль и пирожки из кукурузной муки. Когда мы отправились искать пастбище для лошадей, к нам подошел высокий, худой и надменный индеец:

— Зачем вы приехали сюда?

— Хотим работать.

— Где?

— Где угодно.

— Откуда приехали?

— Из Сентиспака.

— Зачем же выбрали такую дорогу?

Вот тут мы и запутались. Так и не смогли объяснить, почему направлялись через брод Ремудас. Индеец убедился в справедливости своих подозрений и ушел.

Вечером, когда мы чистили коней, появилась хозяйка постоялого двора и тоже стала нас расспрашивать. Она задала столько вопросов, сколько пришло ей в голову, и на каждый из них мы должны были дать исчерпывающий ответ. Но наши объяснения не удовлетворили ее. С сомнением хозяйка покачала головой. Наконец она заявила, что нам необходимо рассказать о себе все деревенскому старосте, чтобы попросить позволения остаться в деревне.

Староста — совершенно высохший бронзовый старик с редкой седой бородой. Его дрожащая рука сжимала символ власти — небольшую палочку с черной кисточкой на конце. Старосте стоило лишь показать эту палочку, чтобы прекратить любую ссору среди индейцев. Этот человек, видимо, сама справедливость — недаром природа позволила ему жить так долго. После его смерти преемником будет старейший из индейцев. Староста испытующе смотрел на нас. Он был одет в парусиновые сапоги, теплые войлочные штаны и серую, расстегнутую на животе рубашку. Большой красный платок прикрывал седины. Староста выслушал нас очень внимательно, затем холодно произнес:

— Что ж, я поговорю с остальными.

— А нам что делать?

— Ждать до восхода солнца.

Мы провели ночь на брезентовых походных кроватях. Спали каменным сном. Рамон проснулся первым. Его, так же как и меня, мучила неопределенность нашего положения. Рано утром мы вышли задать лошадям корм. Хозяйка все время наблюдала за нами: и когда мы были в коррале, и когда подавала на стол скудный крестьянский завтрак — хлеб и черный кофе.