На суше и на море - 1964

— Но освободить индейцев, это значит сделать так, чтобы ушли белые, чтобы они оставили нас одних, такими, какими мы были до их прихода. Если же они не захотят уйти — истребить… Он дал земли своим приятелям: Сан Луису и Сан Андресу. Нам он послал немного тканей, семян, кое-какой скот… Но освободить нас!.. Это пытался сделать Золотая Маска и не смог^[41].

— Послушайте, татоани, Лосада хотел создать независимое государство индейцев, государство для своих кора и уичолей^[42], но потерпел поражение^[43].

— Это случилось потому, что у него отняли белого коня и сломали мачете. Боги никогда не ошибаются… Он был уже за одно с вами!

Рамон мрачно взглянул на меня и тихо шепнул мне:

— Это был контрабандист, действовавший по указке англичан.

Татоуан услышал шепот, но не смог разобрать слов и бросил в нас последний камень.

— Он, по вашему мнению, глупец…

Татоани подбирает лежавшую у наших ног мертвую ласточку и нежно гладит ее.

XXIII

Мало-помалу нам удалось ввести новый обычай. После изнурительного труда на полях и купания в реке наступал час беседы. Хервасио согласен, что беседовать о том, что случается в жизни, или о том, что может случиться, весьма полезно. Сначала он приглашал на беседу живших поблизости стариков. Но потом к нам потянулись и индейцы из близких и далеких селений. Находчивый Рамон брал инициативу беседы в свои руки. Собравшиеся, присев на корточки под деревом и закутавшись в сарапэ, начинали курить так, что дым, казалось, шел у них даже из глаз.

— Санта-Тереса понемногу пустеет. Когда-то это было многолюдное селение, а теперь почти опустевшее ранчо, — начинает Рамон.

Татоуан Аусенсио, носивший красивую бороду и имевший привычку говорить короткими фразами, нашел повод для обвинения:

— Метисы вмешались…

Хервасио пояснил: индейцы превратили это селение в довольно большой городок, потому что хотели, чтобы там жило много людей. Туда приехал метис, торговец Бенито, и открыл лавку. Индейцы потребовали, чтобы он убирался прочь, но он отказался. Индейцы собрались вышвырнуть его вон, но пришли солдаты во главе с Майором. Тогда братья-индейцы ушли, и вот теперь в Санта-Тересе остался один Бенито.

— Как же он остался там, если у него нет покупателей?

— Он не продает, а дает в долг.

— Деньги? — спрашивает задира Сантьяго.

— Что придется: кукурузу, фасоль, упряжки волов. Дает одну меру, а получает пять.

— Так пусть не платят ему втридорога, — подзадоривает Рамон.

— Заплатишь. Не хочешь, а заплатишь. Ведь у него в компаньонах Комета. Если не уплатишь Бенито, то Майор с солдатами все заберет у тебя.

Торибио поясняет:

— Майор — воинский начальник сьерры. Кометой его зовут потому, что майорская звездочка ослепительно блестит на его фуражке. А поскольку он сдвигает головной убор почти на самый нос, то концы звезды торчат как рога, готовые пронзить любого. И из-под фуражки — прямые, как кобылий хвост, усы. Рожа у него прыщеватая и вечно красная от водки. Он известен тем, что необычайно быстро выхватывает пистолет и без промаха стреляет в индейцев. «Самый лучший индеец — это мертвый», — его любимая поговорка. Предание гласит, что если по небу летит звезда и за ней стелется растрепанный хвост, — жди беды, и это очень похоже на звезду и усы майора. Что могут противопоставить ему индейцы? Они прячутся, когда на тропе раздается цокот копыт темно-бурого скакуна, идущего танцующей иноходью, и показываются пресловутые рога майора. Мы уверены, что нас ожидает какая-то беда.

Пока говорил Торибио, индейцы смеялись, хотя следовало бы рыдать. И Торибио тоже почему-то смеялся. Торибио — это особый тип. Он был пастухом и резчиком тростника на побережье. Он вернулся оттуда больным: с распухшей селезенкой желто-зеленым, цвета болотной воды, телом. Вылечили его куаксиоте^[44], цикутой, «бородой» молодых кукурузных початков, настоенной на лапах сверчка. И это не пустая болтовня — вот он сидит передо мной, толстый, старый и болтливый. Обычно, начиная свою речь, он произносит «вот те на». Так мы и зовем его — Торибио Воттена. Он славный парень, и хотя заядлый говорун, но способен пожертвовать жизнью ради правды, сказанной прямо в лицо. Он — ось, вокруг которой вращается колесо наших бесед. Хервасио относится снисходительно к его выходкам, внимательно и с уважением выслушивает.

Трудно было ввести обычай собираться только за тем, чтобы поговорить. Но помаленьку, да потихоньку это вошло в привычку, и наши собрания стали обыденным явлением. Не так-то просто можно было заставить индейцев раскрыть рты. Поначалу Рамон и я чертили на земле на расстоянии пяти шагов одна от другой две параллельные линии и бросали медные монеты от одной черты к другой. Эта игра заинтересовала индейцев. Через некоторое время мы стали играть на сигары до тех пор, пока не скрывался пылающий диск солнца и мы не оставались в потемках. Тогда индейцы молча усаживались на корточки. От них исходил запах сырой соломы, дымной хижины и горячей глины.

Бесконечная покорность светилась в их взорах, устремленных в пространство.