На суше и на море - 1965

Дорога, если так можно назвать недавно прорубленную просеку в тайге, была труднопроходимой. Лошади то и дело останавливались. Большие колдобины-рытвины, пни, корни, крутые подъемы, спуски, таежные ручьи, речки, которые надо было переезжать, — вот путь обоза с бобрами.

Весь отряд экспедиции был распределен по обозу. Каждому было поручено следить за двумя подводами, на которых размещались шесть клеток. Часто объявлялся «аврал», и тогда все спешили к той подводе, которая терпела бедствие.

Брод через речки разведывался тут же на месте. Не раздумывая, люди лезли в воду, выискивая удобные места для проезда подводы. Брались за лопаты и в обрывистых берегах устраивали пологие спуски и подъемы. Часто подпрягались к лошадям, когда те выбивались из сил.

Крепко доставалось и людям, и лошадям, но больше всех мучались бобры. Их бросало в клетках от одной стенке к другой. Утомленные, ослабевшие во время многодневного пути по железной дороге (многие бобры почти отказались от еды), они очень трудно переносили последний маршрут.

Часто делались остановки, чтобы дать возможность передохнуть не столько лошадям, сколько бобрам. Высказанная кем-то мысль о том, что «замотаем» бобров до смерти, удручающе действовала на всех, но выхода не было. Впереди десятки километров все такой же «дороги».

Трогательно было видеть, как заботились бобры, сидевшие в клетках парами, друг о друге. Если падал от сильного толчка телеги один, другой спешил к нему на помощь. Стараясь приподнять упавшего, падал сам. Обхватив друг друга лапами, они катались по клетке, накренявшейся то в одну, то в другую сторону. Выбрав момент, приподнимались, схватывались за решетку лапками, так похожими на маленькие руки, и, прижавшись плечом к плечу, что-то быстро и невнятно «говорили». Многие из нас не выдерживали такой картины и истошно кричали: «Сто-о-ой!». Обоз останавливался. Большие, печальные глаза зверьков смотрели на людей…

После непродолжительной остановки трогались дальше. Но вот телеги опять начинало бросать из стороны в сторону. Опять слышалось «Сто-о-ой!». Было отчего прийти в отчаяние.

Не помню теперь, кому из нас пришла счастливая мысль вложить в клетки осиновые палки, закрепив их неподвижно в ячейках сетки, которой были обиты клетки.

Радостно было видеть, как бобры, приподнявшись на задних лапках, уперлись широкими, мускулистыми хвостами в пол клеток, а передними лапами-руками схватились за эти палки. Цепко схватились. И с этого момента не так уже «болела душа» за них.

Только изредка, при очень больших толчках, какой-нибудь зверек выпускал из лапок спасительную палку и падал. В тот же миг другой бросался к нему, помогал добраться до опоры, и так, поддерживая друг друга, они и совершили это последнее, самое трудное для них путешествие.

Тревожная ночь

Когда на землю опустились густые осенние сумерки, мы остановились на ночевку у речки Амута. До первых участков, где были намечены места выпуска бобров, оставалось уже недалеко, километров восемь.

Лошади спутаны и отпущены на прибрежный кочковатый луг. Клетки со зверьками сняты с подвод. Бобры напоены и накормлены. Ярко горит костер. Быстро напились чаю, и вскоре дружное похрапывание подтверждало, насколько крепко уснули люди, сильно уставшие за этот день.

Только два дежурных сидят у огонька и тихо разговаривают. Разговаривать, по правде сказать, совсем не хочется, но и молчать нельзя. Мигом навалится сон.

В эту ночь вахту держать должны были все. Смена дежурных назначена была через каждые два часа. Но спать долго никому не пришлось. Бобры как будто почувствовали близкую свободу и начали рваться из клеток. Дежурные сперва самоотверженно «сражались» одни. Сбились с ног, перебегая от клетки к клетке. То там, то здесь раздавались звуки, говорившие, что все бобры готовятся к побегу.

И опять: «Тревога!». Со всех сторон слышался скрежет резцов по железу, треск отдираемого дерева и лопотание зверьков, возбужденное и совсем не мирное.

Быстро разложены дополнительные костры. Под наблюдение взята каждая клетка и ведутся бесконечные разговоры со зверьками. Было замечено, что человеческий голос, раздающийся поблизости от бобров, заставляет их прекращать грызть стенки и обшивку клеток и бобры начинают прислушиваться к голосу. При этом они забавно наклоняют головы то в одну, то в другую сторону, как будто для того, чтобы лучше слышать. Некоторые зверьки принимаются сами что-то бормотать.

Казалось, что никогда не кончится эта ночь. Охрипшие, качающиеся на ногах от усталости, мы все же встретили первые лучи солнца песней. Какую тогда пели песню, не помню, но, несомненно, она была очень хорошая и радостная. Про то, как она была исполнена, умалчиваю. Во всяком случае, бобры, услыша ее, окончательно успокоились и тихо сидели в клетках, подложив под себя большие, мясистые хвосты.

Конечно, не хоровое пение сыграло успокоительную роль: просто-напросто наступил день, а днем бобры менее активны.