На суше и на море - 1965

Чай носил с собой в полевой сумке. Говорят, что мышевидные не едят чай, но кто их знает? Проверять экспериментальным путем, что они едят, а что нет, мне уже надоело. Так и не знаю, едят ли они чай. Просто я не дал его им, пил сам крепкий-крепкий.

Через несколько дней я должен был закончить работу и поэтому решил «дотерпеть» до конца. Но чтобы мыши не оставили меня и без сухарей, стал уносить их из зимовья и недалеко от него подвешивать на дерево. Однако они удивительно быстро обнаружили этот временный склад. Пришлось носить сухари с собой. Хорошо, что их было не так уж много. А в последние дни пребывания в тайге сухарики хранил в сооруженном примитивном лабазе. Не мог только уберечь одного — сна и начинал уже дремать на ходу, а это в конце концов к добру бы не привело.

И вот в одну ночь мыши, полевки, землеройки и другие «ближе не определенные» как будто взбесились. По мне, спящему, с громким писком пронеслось не знаю уж сколько, но очень много всей этой «нечисти». Вскочил с постели. Зажег лампу. После этого, как бывало и прежде, наступила тишина. Но на этот раз она была необычно продолжительной. Мыши не обнаруживали своего присутствия. Потом послышался тихий писк и под нарами что-то зашуршало.

«Ну, начинается опять свистопляска», — с тоской подумал я, так и не найдя причины непродолжительной, но чрезмерной активности мышей. Ответ на этот вопрос пришел совсем неожиданно.

Вдруг белой ленточкой мелькнул под нары маленький зверек. Вновь послышался писк, и все стихло.

Я сидел неподвижно. Вскоре Белая Ленточка, как назвал я этого зверька, выскочила на освещенный участок пола и замерла. Потом приподнялась, как будто для того, чтобы лучше разглядеть меня. Но тут ее внимание привлек слабый шорох, доносившийся из темного угла. Один грациозный прыжок — и Белая Ленточка уже там.

Остаток ночи я первый раз за много суток спал спокойно и крепко. Мой сон охраняла Белая Ленточка. Я даже не вставал подтапливать печурку, боясь потревожить и напугать ее. Укрылся поплотнее походной тужуркой, сжался в комок и так проспал до утра.

Уходя в маршрут, я достал из полевой сумки мешочек с чаем и положил его на стол. Доверил Белой Ленточке единственное богатство, оставшееся у меня. Обидно было, что нет у меня ничего такого, что бы мог оставить ей как лакомство.

На обратном пути я подстрелил для нее кукшу. Шел быстро. Хотелось поскорее отдать ей гостинец, и в то же время с тревогой думалось: «А вдруг ушла?»

Но Белая Ленточка не ушла. Когда отворил двери, она соскочила со стола и скрылась под нарами.

Положил кукшу на пол около двери и тихо сказал: «Белая Ленточка, это я. Не бойся». Но она не вышла из своего укрытия.

Подтопил печурку. Подкрепился «сухарницей». Напился чаю. Потом зажег лампу. Тихо, непривычно тихо было в избушке. Не слышно ни писка, ни возни.

Увлекся обработкой полевого материала, но раздавшийся легкий шорох заставил настороженно взглянуть в сторону дверей. Белая Ленточка сидела на пороге и теребила мой гостинец. Я стал незаметно наблюдать за нею. Она спокойно продолжала свое дело, изредка приподнимаясь и поглядывая на меня.

Я каждый день приносил ей что-нибудь вкусное. И мне стало казаться, что она ждет моего возвращения. Отворяя дверь, всегда заставал ее сидящей на столе, но теперь она соскакивала с него не так стремительно, как это было в первое время.

Так прошло несколько дней. Мы подружились. Обычно вечером я, после того как заканчивал хозяйственные дела: заготовку дров, натаивание из снега воды, приготовление обеда-ужина, садился за стол, а она — на своем излюбленном месте, на пороге. Когда я говорил с нею тихо, медленно выговаривая слова, Белая Ленточка прислушивалась к незнакомым ей звукам и изредка приподнималась. В эти моменты мне казалось, что она кивает маленькой головкой с блестящими глазками-бусинками.

Если я подходил к двери, Белая Ленточка неохотно покидала порог и скрывалась за чурбаном, на котором стояло ведро с водой, поглядывая оттуда на меня. Она перестала бояться меня, и я уже подумывал о том, как поймаю ее и унесу с собой домой. Пусть проживет остаток зимы в довольстве и холе, а весной отнесу ее обратно в тайгу и выпущу у родных мест. Это все, чем мог бы я отблагодарить Белую Ленточку.

Два дня осталось мне работать в тайге. Я теперь хорошо высыпался, чувствовал себя бодро, и работа спорилась. Шел в избушку с гостинцем — кедровкой, шел и думал: «Приду, положу пичугу у чурбана и скажу: „Вот и я, моя Белая Ленточка“. А она будет сидеть на столе и не спрыгнет с него до тех пор, пока я не подойду к нему. А потом возьмет гостинец, утащит его на порог и станет лакомиться, поглядывая черными глазенками на меня, а что не доест (она удивительно мало ела), унесет в свой угол, где она сделала „склад“, и зароет остатки в таежное сено, принесенное специально для нее».

Но Белая Ленточка не сидела на столе. Она не появилась и поздно вечером. Не пришла и ночью. А я долго-долго ждал ее.

И лежала нетронутой кедровка возле чурбана.