На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08

— Нет, не воевал. Ушел в море из Владивостока, когда узнал, что меня хотят мобилизовать. Не захотелось подставлять себя под пули за то дело, которое мне не по нутру. Мой отец рабочий.

— А я был в дивизии Каппеля, хотя тоже не из богатой семьи, — сказал Гуров тихо. Он коснулся пальцами шрама на своей щеке. — Вот зарубка, память о том времени. Ее не сотрешь. Теперь вы понимаете, почему мне нельзя вернуться назад?

Я молчал. Мне было тяжело смотреть на этого человека. На его долю остались лишь мучительные воспоминания. Но он был совсем не похож на тех белогвардейских офицеров, которых мне приходилось встречать в Шанхае. Тех офицеров я ненавидел, а Гурова мне было просто жаль, и я ничем не мог ему помочь.

Прошло еще несколько дней. Вопрос о будущем для меня был почти решен, хотя это не принесло мне успокоения.

Как-то вечером в мою каюту постучался бой.

— Молодая леди хочет вас видеть.

— Зови, — сказал я как можно спокойнее.

Я никак не ожидал, что она придет ко мне, хотя почему-то все время надеялся на это. Я подошел к иллюминатору и стая глядеть на берег, очертания которого уже смазывались сумерками. Когда дверь отворилась, я остался в той же позе. Флоренс разглядывала меня, ее дыхание было прерывистым.

— Винс…

Я мгновенно обернулся. Она все еще стояла у порога, и вид у нее был такой беспомощный, что сжалось сердце. Я взял девушку за руку и посадил на стул. Она посмотрела на меня, вытягивая шею, и глаза у нее были странные, печальные.

— Винс, почему ты не приходил?

— Я не мог.

— Целую неделю, всю неделю не мог?

— Да, Флоре.

Она чуточку помолчала. Потом сказала тихо, еле шевеля губами:

— А я вот, видишь, пришла…

— Это очень хорошо, очень хорошо! — вырвалось у меня.

— А ты придешь к нам?

— Я больше не могу бывать у вас после того, что сказала твоя мать.

— Винс, пойми, я не могу без тебя, ну просто не могу. Я так ждала тебя, а ты все не приходил, и я не могла найти себе места. Я вся измучилась. Ты не смеешься, Винс?

— Нет.

— Я никогда не думала, что со мной может быть такое. Но ты ведь любишь меня? Скажи правду, любишь?

— Очень.

— Винс, поцелуй меня.

Мне было хорошо с ней, и я любил ее так сильно, что у меня кружилась голова, когда мы целовались. Как я мог целую неделю прожить без нее? Я был глуп, когда думал, что позабуду ее.

— Хочешь, я останусь у тебя? — спросила Флоренс, обнимая меня.

— Не дури, — сказал я.

— Но я так хочу, понимаешь, хочу! Я уйду с тобой в море, Винс, я так люблю тебя.

Был уже поздний час, но Флоренс никак не хотела ехать домой. Я довел ее до машины и усадил в кабину. Флоренс как будто успокоилась.

— Винс, прости, — торопливо сказала она, глядя на меня жалобными глазами. — Я вела себя как сумасшедшая. Я только хочу, чтобы ты еще раз поцеловал меня. Тогда я уеду.

— Ты и впрямь сумасшедшая.

Флоренс окончательно покорила меня.

На другой день ко мне пришел мистер О’Нейл. Он сделал вид, будто интересуется, как идет ремонт. Потом вдруг сказал:

— Ты хороший парень, Винсен.

— Уж какой есть, — проворчал я.

Мистер О’Нейл дружески хлопнул меня по плечу.

— Брось дуться. Я же говорю: ты хороший парень. А это все жена. Ну, пошипела — и все, теперь конец. Приходи сегодня вечером.

Я не выдержал характера и пришел. Флоренс играла мне на рояле, пела, и глаза ее плескались, как голубое море, пронизанное солнечными лучами.

У нас все было как прежде, но я ощущал в душе какой-то нехороший осадок. Родители Флоренс обходились со мной ласково, но почему-то я не мог избавиться от ощущения, что их улыбки прикрывают совсем другую маску.

Мистер О’Нейл стал напоминать мне одного владивостокского ресторатора, плававшего на экспрессе «Симбирск». Я отдал этому ресторатору 26 иен за питание, и он держался высокомерно, не желая даже разговаривать со мной до тех пор, пока мы не подошли к Шанхаю. Тогда он сам пришел ко мне в каюту, попросил сохранить один пакетик. Дескать, таможенники тут такие собаки, вечно к чему-нибудь придерутся, хотя и все по закону. Ничего не подозревая плохого, я взял этот пакетик и спрятал в стол. От пакета шел пряный запах. Когда мы вошли в порт, таможенники заглянули и в мою каюту, но ресторатор сказал, что здесь помещается практикант-тонга, и они быстро удалились.

Забрав свой пакет, ресторатор вручил мне деньги, которые я давал ему на питание, и добавил, что если буду плавать с ним, то за стол больше платить не надо. Он дружески похлопал меня по плечу. Так же, как теперь похлопывает мистер О’Нейл. Тогда я понял, что оказал ресторатору какую-то услугу. Чего же надо от меня мистеру О’Нейлу?

Это выяснилось через несколько дней, перед самым моим отплытием. Я находился на судне, когда увидел, как остановился у причала его «кадиллак». Выйдя из машины, мистер О’Нейл махнул мне рукой.

— У меня есть маленький разговор, — сказал он, когда мы поздоровались.

Мы спустились вниз в мою каюту. Мистер О’Нейл сел на стул, закинув ногу за ногу.

— Выпьете? — спросил я.

— Можно. Нам нужно серьезно поговорить.

Я приготовил коктейли.