На суше и на море - 1973

Часам к трем повалил снег. Сначала он быстро таял, но к вечеру только дорога осталась черной. Снег запорошил яхты, запорошил и нас. А потом ударил мороз. Дорога затвердела, лужи покрылись корочкой льда, на кустиках намерзли ледяные ягоды сосулек. Зато поднялся ветер. Яхты быстро побежали, а нас, промокших, продувало насквозь, но надо идти, идти вперед.

Вот и дорога скрылась под снегом, слилась в темноте с пустыней. Слева кочками промелькнули кусты кандыма. И хотя мало их для костра, чтобы как следует обсушиться, идти дальше нет сил, настолько замерзли.

Костер только дымит: кусты — сплошная наледь. Даже сухой спирт не загорается на таком ветру. Догадались разжечь его в кастрюле в палатке. Но очень скоро выяснилось, что наш костер почти не светит, а тем более не греет. Решили только чай вскипятить. Забрались прямо с кружками в спальники. Ни разговоров, ни вопросов, ни ответов — все проблемы оставили до утра.

Оказывается, не «только в сказке говорится про волшебные дела»: вчера мы были в пустыне, а сегодня проснулись в тундре. Солнце еще низко. Обычно оно в этот час темно-красное, будто всю ночь его нагревали в печи, прежде чем снова выпустить на небо. Сегодня же оно ослепительно желтое, холодное, будто ему зябко смотреть на замерзшую пустыню.

И вокруг все иное: полынь стала белыми кочками, яхты превратились в сугробы, наметенные вокруг березок-мачт, от дороги даже следа не осталось.

Холоднее, пожалуй, чем вчера, но ветер стих, унеся с собой снеговые тучи. С солнышком гораздо веселее, поэтому за завтраком уже бурно обсуждаем проект переделки спальных мешков в ватные халаты. Самым рациональным способом признан следующий — подпарывается молния в трех местах — для головы и рук — и халат подпоясывается цветным махровым полотенцем.

Костер еле теплится. Ликпазы мачт и гиков забиты снегом, заледенели, и паруса никак не поднять. Поэтому яхты по очереди совершают «оверкиль»: мы их переворачиваем, вытряхиваем снег из корпуса, прочищаем пазы и натягиваем паруса.

Пока мы возились с парусами, солнце пригрело землю. Появились проталины. Вскоре открылась в снежном белом поле и вновь зачернела дорога, зачавкав грязью под колесами яхт. Километров через восемь с вершины холма разглядели серое кружево далекого обрыва. Может быть, это и есть долгожданный чинк?

Каких-нибудь два часа торопливой езды по жидкой грязи — и мы на краю обрыва. С нашей стороны стометровый откос, переходящий в крутой спуск, иссеченный оврагами. А вот за ними уже начинается долина.

Где-то на горизонте смутно проглядывается цепь гор. Горы высоки, но плоски и стоят поодаль друг от друга, а потому кажутся поднятыми вверх плавниками рыбьих спин. Сама же долина — то спокойная, блестящая на солнце гладь такыра, то совершенно правильной формы, будто насыпные, холмы, то плоские в беспорядочных шрамах осыпи. Откосы прошиты тонкими нитями тропинок. На них бисер копыт сайгаков, архаров. Тут же кустами прилепился саксаул. И ни одного яркого, привлекающего взгляд пятна — однообразные, блеклые краски. Даже пара суетливо перелетающих между камнями диких голубей не вносит оживления. Более того, они сами кажутся неестественными, бутафорскими.

Два дня потратили на то, чтобы спуститься в долину: полдня ушло на поиски хоть сколько-нибудь подходящего для спуска места, день — на переноску яхт в промежуточный лагерь, и еще полдня мы скатывали их вниз. Нам, парусникам, пришлось стать и альпинистами!

С большим трудом яхты подошли к обрыву: частые высокие кочки начались от самого лагеря, а в сильный ветер, задувший с ночи, такие кочкарники — для них большое препятствие, не говоря уже о том, что земля не успела, конечно, просохнуть за ночь. За три часа мы прошли какой-нибудь десяток километров. Вблизи обрывов ровные, хочется сказать чистенькие, площадки, присыпанные мелкой галькой, песком. Повсюду следы сайгаков. Передним колесом я наехал на сайгачьи рога — вот и сувенир.

В такой порывистый ветер подъезжать к обрыву опасно — вдалеке от него спустили паруса.

Терраса, огибая утес, круто уходит вниз. Она узка для яхт, и правое колесо катится по самому краю, сбрасывая в пропасть камни. Двое спереди ведут яхту, направляют, двое сзади удерживают, страхуют, перекинув через плечо шкоты, накрепко обвязав ими лапу у самого корпуса. С яхт сняты мачты, гики.

Терраса, сделав поворот, уводит в скалы. Узкая расщелина набита скатившимися камнями. Здесь яхту надо нести на руках. Колеса все время цепляются за огромные глыбы, ноги застревают между камнями. Проход еще сужается и внезапно обрывается круто вниз. А поверху он почти сошелся двумя круглыми громадами. Люди в этих воротах на фоне неба, если смотреть со склона, кажутся стоящими в огромной синего стекла вазе. Синего потому, что ветер прогнал тучи, вновь засветило солнце, опять над головой бездонное небо пустыни.

Яхта, повиснув на веревках, осторожно спускается через порог и снова на руках «едет» дальше до следующих таких же ворот.