На суше и на море - 1976

Поля окапывали канавами, преграждая путь ползущим насекомым, и сжигали их там, полив керосином. С деревьев саранчу стряхивали и давили чем придется. Опрыскивали посевы ядовитыми растворами. Со всей страны сюда везли необходимую аппаратуру и химикаты. Ночью и днем шел бой…

К сожалению, в этом яростном сражении не участвовала авиация. Специально оборудованных для опыления растений ядохимикатами самолетов тогда в нашей стране было всего шесть. И они уже использовались для истребления другого вида саранчи — «азиатской», тоже очень опасной, — на Кубани и в Казахстане.

Все же в Ашхабад был переброшен авиаотряд самолетов-разведчиков Р-5. Два или три из них стали срочно переоборудовать под аэроопыливатели: устанавливать в кабине летчика-наблюдателя металлические баки с устройством для выбрасывания ядовитого порошка. Но этим самолетам так и не пришлось как следует поработать: когда переоборудование закончили, лет саранчи уже прекратился.

Другие машины отряда получили задание вести разведку саранчовых стай, особенно в безлюдных местностях, в том числе в пустынях Каракумы и Кызылкумы. Там, в оазисах или предгорьях, шистоцерка, конечно, осенью погибла бы. Но, завершая свой жизненный цикл, отложила бы в почву миллионы яичек, и следующей весной здесь могли снова возникнуть очаги ее размножения.

Звено отряда Р-5 для разведки саранчовых стай в восточной Туркмении базировалось в городе Чарджоу. Под аэродром приспособили луг на берегу Амударьи, недалеко от железнодорожного моста. Я был назначен в это звено старшим летнабом-инструктором, ибо уже знал, что такое саранча: два года назад участвовал в одной из первых авиационных экспедиций по борьбе с пей в плавнях Сырдарьи, а за месяц до нашествия ее в Туркмению руководил опытами истребления степной саранчи в Азербайджане.

Мы вылетали обычно рано утром. Ночью саранчуки собираются плотными массами, «скулиживаются», и такие скопления бывают хорошо видны с воздуха.

В течение первых трех-четырех дней мы прочесали левобережье Амударьи от Чарджоу до границы с Афганистаном, углубляясь в юго-восточную часть Каракумов. Кое-где обнаружили «кулиги» шистоцерки, сообщили об этом телеграммами в республиканский штаб «Чусара» и нанесли их месторасположения на карту. Из штаба пришло распоряжение произвести разведку в междуречье Амударьи и Сырдарьи к северу от Бухары. Там, в южной части пустыни Кызылкум, на картах не было обозначено ни одного оазиса. Местные жители говорили, что ниже по течению, по правому берегу Амударьи, сразу же за железнодорожным мостом, начинаются непроходимые барханные пески, которые простираются на сотни километров.

— Эти пески называются «адам крылган», что значит по-русски «гибель для человека», — говорили нам. — Никто не помнит, чтобы через них благополучно проходили караваны. Пути через эту пустыню нет.

Самолеты Р-5 обладали по тому времени довольно большим радиусом действия — километров до четырехсот. Но они были не очень-то надежны, особенно при посадке. Если что-то тормозило пробег, тяжелый мотор «перетягивал» фанерный корпус и самолет капотировал — становился на нос. Вынужденная посадка в пустыне, даже на такыре — гладкой солончаковой тарелке, могла принести много неприятностей. Поэтому старший пилот Родион Павлович Попов, человек, видавший виды, боевой летчик времен гражданской войны, заявил, что в пустыню «адам крылган» полетит сам. А я летал в разведку всегда в паре с ним.

Часам к шести утра — солнце только поднялось над высокими тополями и карагачами в долине Амударьи — мы взлетели с нашего импровизированного аэродрома, сделали круг, чтобы проверить работу мотора, и пошли над Амударьей дальше вниз по течению.

Сводка погоды была благоприятной. Метеоролог сообщил нам, что днем, как обычно, будет 35–40 градусов, ветер слабый, ясно. Но когда Р-5 набрал метров пятьсот высоты, у южного горизонта, за нашей спиной, появилась желтовато-серая дымчатая полоса. Такой мы еще не видывали. Она стала еще более отчетливой, когда Родион Павлович резко изменил курс и повел машину от широкой кофейной лепты реки на восток, в пустыню.

Сразу же начались барханные пески. С птичьего полета они были похожи на желтые волны, рябь которых виднелась от края до края. Мы точно висели над медленно проплывающим бесконечным мертвым пространством. Помнится, я подумал, что, если бы пришлось лететь над пустыней одному, стало бы страшно от нестерпимого одиночества. Но мы были вдвоем, и нам было просто интересно наблюдать необычайную картину.

Я внимательно вглядывался в однообразное, плоское лицо пустыни. Лишь кое-где барханы-волны немного сглаживались, и тогда на них были видны подобно серой спутанной сетке заросли саксаула. Оазисов не попадалось.

— Ну зачем сюда лететь этой чертовой саранче? Ей же здесь поживиться нечем, — сказал Родион Павлович. — Давай, Виктор, еще километров пятьдесят пройдем — и обратно… К тому же не нравится мне вон то… Да посмотри ты направо!