По богатым людям маялся. У кого год оленей покараулит, у кого два. Да разве этим что заработаешь? Только на харчи и одежонку какую.
А тут ему девка одна приглянулась. Хорошая девка, красивая. Только и хозяин старик Силкин — был у нас такой богатей по имени Тося — тоже на нее зарился. Для своего порченого сына: хромой был от рождения, и плечо дергалось. И хотя у нее с тем парнем было слажено, чтоб без калыма жениться, когда парень будет невесту красть, это Тося пронюхал. Ее родителей упредил, а самого парня прогнал и не заплатил ему ничего. И всем другим, кто богатый, наказал, чтоб в работники его не брали.
Тот помыкался-помыкался, идти некуда, даже сетчонки паршивой нет. И тогда решил: камень на шею — и в прорубь. Только он это делать собрался, в тот самый час нарта идет по Енисею. Какие-то русские едут и с ними наш каюр Ашляпкин Иван.
Они к парню приступили: «Что над собой делать хочешь?» Тот все и расскажи. Ашляпкин, значит, переводит. Русские говорят: «Не дело ты задумал. Теперь нет такого закона, чтобы бедных обижать. В Дудинке и во всей России Советская власть создалась, а она бедных пастухов в обиду не дает. Мы как раз к вам в Варенцово едем Совет организовывать. Потому как вы последние по всему Енисею остались, у которых Совета нет. Пусть этот парень с нами едет».
Ну а как Совет создали, парня этого туда выбрали. Потом оп в колхозе стал председателем. Силкин Тося в тундру убежал. Олени его в колхоз попали, и у других богатых тоже оленей забрали. Ну, парень этот на своей девушке, конечно, женился. Его ребята — трое парней да две дочери — теперь в нашем колхозе. Еще один в Ленинграде в институте учится, а самый младший здесь киномехаником работает. Его-то ты знаешь, — лукаво сощурился старик. — Это Аким, что тебя везти должен. Да вот и сам он, поди.
Действительно, послышались быстрые шаги, полог откинулся, и в чум просунулось худощавое черноглазое лицо Акима.
— Ну что? Готовы? — спросил он, всем своим видом выражая крайнюю степень деловитости.
— Готовы, — отозвался я в тон, кивая на сложенные в углу чума рюкзак и спальник.
— Тогда пошли.
— Да что так скоро-то? А чай пить? — засуетился старик, поднимаясь и оправляя парку.
— Чай будем в Варенцове пить, — все так же деловито ответил Аким. И добавил уже для меня: — Самое время ехать, пока за Гольчихинской косой тихо.
Он подхватил мой рюкзак и, не оглядываясь, зашагал к берегу. Я взвалил на спину спальный мешок. Старик на негнущихся ногах заковылял следом.
— Возьми вот, — он подал мне завернутые в мешковину две рыбины. — Сам засолил. Повези в Москву, пусть попробуют рыбы нашей.
Я обнял его.
— Приезжай, — сказал он, когда я уже был в лодке. — А то старый становлюсь. Может, одна весна только и осталась. Приедешь?
Мой ответ утонул в шуме мотора.
Аким нажал ногой на педаль, упал на кормовое сиденье, сжав руль. Лодка рванулась и пошла ходко, разваливая носом глянцевитую гладь воды.
Мы отдалились от берега уже порядочно, а одинокую фигурку старика все еще можно было различить на белом фоне песка. И только когда лодка заплясала на бурунах у острия Гольчихинской косы, растворилась в береговой дымке.
Об авторе
Васильев Владимир Иванович
. Родился в 1936 году в Москве. Окончил исторический факультет МГУ. Историк-этнограф, кандидат исторических наук, научный сотрудник Института этнографии АН СССР. Автор свыше 40 научных работ по этнографии народов Крайнего Севера. В нашем ежегоднике публикуется впервые. В настоящее время заканчивает книгу очерков о жизни малых северных народов.Виктор Сытин
НЕСОСТОЯВШИЕСЯ ОТКРЫТИЯ
Коричневато-серая лупоглазая саранча летела и летела с юга, из пустынь Ирана и Афганистана. Когда раскаленное солнце поднималось над полями и садами Туркмении, в тихом воздухе слышался шелест, бумажное шуршание мерцающих крыльев мириадов насекомых. Холмы предгорий Копетдага, оазисы и такыры как бы заволакивало странным желтоватым клубящимся туманом.
К вечеру бесчисленные стаи саранчи опускались на землю, облепляли деревья и кустарники, гроздьями повисали на стеблях растений, пригибая их долу. И там, где сели стаи, зловещий хруст оповещал о гибели урожая…
В Туркменской республике был создан чрезвычайный штаб по борьбе с этим стихийным бедствием. «Чусары» — чрезвычайные уполномоченные по борьбе с саранчой-шистоцеркой — вместе с представителями местных организаций выводили на бой с крылатым противником все взрослое население городов и кишлаков.