На суше и на море - 1976

Я взглянул на юг. Желто-серая дымчатая полоса над горизонтом как бы вспухла и теперь довольно высоко висела над краем земли. Точно огромный пожар бушевал где-то далеко-далеко.

— Что это, как ты думаешь? — спросил я.

— А кто его знает… Одно скажу: погодка меняется… Ветер усилился, бьет в правый борт. Видишь, как сносит с курса?

И вдруг впереди сквозь мерцающий круг пропеллера я увидел нечто странное — темную на желтом фоне барханных песков продолговатую тень. Родион Павлович тоже заметил ее.

— Что-то там есть! — крикнул он. — Вроде оазиса…

Действительно, вскоре мы оказались над неширокой, протянувшейся в меридиональном направлении плоской долиной. По своим очертаниям она была похожа на лист ивы. Сжатая барханами, она казалась живой в этом царстве мертвого песка. Редкие по окраинам, густые к центру, зеленели кустарники и травы. В нескольких местах среди седоватой зелени камышей поблескивала вода!

Попов «заложил» вираж, самолет снизился и пошел над долинкой. С небольшой высоты стали ясно видны и заросли, и луговины, и небольшие зеркальца воды. Какие-то птицы взлетали и метались, суетясь. Два джейрана стремительно помчались в сторону песков…

Жизнь, жизнь была здесь настоящей, полнокровной. Но ни следа человека.

Внимательно осматривая растительность, я нигде не обнаружил характерных пятен саранчовых «кулиг». Не было видно и съеденных участков камыша и кустарника.

— Здесь как будто чисто, — сказал я Родиону Павловичу. — Облетать долину еще раз не будем…

— Значит, домой, — ответил он.

Но в нескольких километрах за этим оазисом мы увидели другой, точно такой же, потом третий, четвертый поменьше. Конечно же, мы их обследовали.

— Давай все же домой, Виктор, — сказал тревожно Попов. — Ты видишь, что творится?

Я оглянулся, и мне стало не по себе: солнце висело в какой-то желтой мути.

— Песчаная буря! — воскликнул я.

— Видно, так. Черт бы побрал проклятую саранчу, — в сердцах выругался Попов и резко сменил курс.

Через полчаса солнце вообще исчезло. Сквозь ровный, привычный шум мотора теперь прорывался свист ветра в расчалках и шуршание мелких песчинок, струившихся по плоскостям крыльев, но фюзеляжу. Вокруг все было желто-серым, однотонным, беспросветным. Лишь иногда под крылом проглядывали дымившиеся гребни барханов.

Мы шли почти на бреющем полете. Наш Р-5 бросало из стороны в сторону. Ветер усилился до штормового.

— Смотри внимательнее. Как бы нам не пропереть через реку в Каракумы. Тогда амба.

Я как можно больше высунулся из кабины, чтобы лучше видеть землю. Впрочем, не землю, а клубившийся, струившийся песок… Вдруг мне показалось, что он почему-то потемнел. Затем снова обрел тот же монотонно серо-желтый цвет. Я оглянулся и увидел, как говорят, косым зрением глянцевитые взблески коричневой воды.

— Мы прошли Амударью, — заорал я. — Давай поворачивай.

Попов развернулся на сто восемьдесят градусов и еще больше снизился. Да, это была река. С пяти-шести метров потерять ее было невозможно, и мы полетели над мелкой речной рябью на юг.

— Мост скоро. Смотри его-то не прозевай!

Мост мы увидели одновременно метрах в ста перед носом самолета. Попов сделал горку, «перепрыгнул» через него и плюхнулся на аэродром.

Через двое суток из штаба «Чусара» пришла телеграмма — ответ на наш доклад об обнаруженных в Кызылкуме оазисах. Нам предлагалось «не рисковать больше самолетом» и направить туда «наземную группу для проверки предположения, что саранчи в этих оазисах нет».

Приказ есть приказ. Пришлось его выполнять, хотя не очень-то улыбалось провести несколько дней в безводных песках «адам крылган».

Чарджоуский штаб по борьбе с саранчой поручил агроному Хаджибаеву, хорошо знавшему пустыню, возглавить небольшую экспедицию. В ее состав помимо меня вошел и специалист-энтомолог. На большой плоскодонной лодке с тракторным двигателем, который вращал два колеса с широкими лопастями, мы спустились вниз по Амударье до районного центра Дейнау. Местные власти помогли Хаджибаеву нанять пять верблюдов и несколько ишаков, пригласить трех погонщиков и закупить продовольствие и корм для животных на неделю.

И вот, переправившись через реку, ранним утром мы вышли в поход. Вскоре наш небольшой караван вступил в царство сыпучих песков — многометровые неподвижные волны барханов и мутное голубое небо над ними. Ни деревца, ни кустика. Кивая головами, верблюды спокойно месили песок, поднимаясь на крутые подветренные склоны барханов и спускаясь затем по испещренным мелкой рябью пологим наветренным. Вверх — вниз, вверх — вниз… Ишакам было труднее: их копытца глубже тонули в песке. Но и эти животные семенили бодро, поднимая тонкую пыль.

Когда солнце поднялось, стало нестерпимо жарко. На горизонте в колеблющихся струях раскаленного воздуха замерцали миражи — голубые озера, причудливые горы, купы деревьев… Хаджи-баев приказал остановиться на отдых.

Я лег под гребнем бархана, глотнул немного воды. Она была уже теплой и не утолила жажды. Но много пить в таком походе днем нельзя. Надо терпеть до вечера.