На суше и на море - 1976

С того места, где стоял наш лагерь, открывался неповторимо красивый вид. Далеко внизу в голубоватой дымке лежала широкая долина Сурхоба. За ней ступенями поднимался могучий Алайский хребет, в небо вонзались увешанные ледниками пятитысячники в верховьях рек Коксу, Карагушханы, Ярхыча. Перед нами простирался весь Каратегии: далеко на западе можно было различить Гарм, к востоку, за скалистым кряжем, угадывался Джиргиталь, а еще дальше, у самого горизонта, виднелась долина Кызылсу и белели высоченные пики Заалая. И все это постоянно меняло свой цвет, освещение, даже очертания. Глубокие утренние тени подчеркивали объем, массивность каждого отрога, каждой скалы. Щедрое полуденное солнце смягчало контрасты света и тени. А вечером в холодном зеленоватом воздухе на фоне последних отблесков угасающего заката с необычайной четкостью выделялся острый, колючий гребень гор.

8 августа на нашу террасу приземлился вертолет с незнакомым номером — прилетели услышавшие о Дидале наши коллеги-гляциологи из Среднеазиатского регионального научно-исследовательского гидрометеорологического института. Они провели у ледника несколько часов, фотографируя его с разных точек и обсуждая возможные причины подвижки. Но ни они, ни мы не могли предугадать того, что вскоре произошло.

В тот же день с другим вертолетом из Душанбе нам прислали молодого радиста Сергея Синицына с полевой радиостанцией, и мы стали регулярно сообщать в свое управление о состоянии ледника. А оно было тревожным: Дидаль продолжал наступать, и с каждым днем скорость его увеличивалась.

С 10 августа мы остались в лагере втроем: Сергей Синицын, инженер-гидролог Виктор Квачев и я. Тут-то и начали разворачиваться события, очевидцем которых мне посчастливилось стать…

Вечером 12 августа я заметил, что скорость движения ледника резко возросла. Дидаль, точно чудовищный ледяной бульдозер, пополз вперед со скоростью полтора-два метра в час. Стал громче гул. Подо льдом скопилось много воды, из-под ледника все чаще вырывались небольшие сели. Передняя часть его представляла собой отвесный ледяной обрыв высотой в десяток метров, верхняя часть которого постоянно осыпалась, а нижняя скользила по мокрому руслу. Местами сквозь этот обрыв пробивались сильные водяные струи, вода сбегала и по бокам ледника. Зрелище было захватывающим, я до самой темноты наблюдал за Дидалем, чувствуя приближение развязки и в душе моля всех горных духов, чтобы это произошло не ночью.

Даже сквозь сон я слышал нарастающее глухое ворчание ползущего глетчера, рокот проносившихся селей. Утром встал чуть свет. Ледник прополз за ночь метров сорок и теперь преодолевал за час четыре-пять метров, опускаясь все ниже и ниже по узкому и крутому скалистому ущелью.

В час дня 13 августа из-под ледника вырвался большой сель — широкий кипящий поток грязной воды с камнями и обломками льда. Я поспешил в палатку к Сергею, чтобы он срочно сообщил об этом в Душанбе, а оттуда в свою очередь по телефону предупредят кишлак Кара-Сагыр. От нас до него было километров двенадцать. Сергей торопливо сел к рации, надел наушники. Вспыхнул рубиновый огонек, тревожно застучал телеграфный ключ. Но в это время…

До нас донесся точно вздох великана, и тут же знакомый рокот селя сменился иным, каким-то низким, приглушенным гулом. «Пошел!» — мелькнула мысль. Выскочив из палатки, я замер на краю обрыва…

Мы, исследователи ледников, не можем проводить эксперименты, ставить опыты: слишком велики объекты нашего изучения. Остается ждать, когда сама природа позволит нам увидеть ее «минуты роковые». Увы, девять десятых таких событий, удивительных, неповторимых, свершаются без свидетелей. Никто, как правило, не видит этих лавин, обвалов, селей. Поэтому так дорога любая возможность своими глазами наблюдать редкое явление. Один такой миг дает больше знаний, чем иные недели и месяцы.

Язык ледника не выдержал чудовищного растяжения. От Дидаля оторвалась вся его передняя часть — гигантский айсберг длиной метров семьсот, шириной более ста метров и высотой в десятиэтажный дом. Как я потом прикинул, в нем было более полутора миллионов кубометров льда. Оторвался, осел и тут же, вскипая высокими валами измельченного грязного льда, гигантским потоком устремился вниз по ущелью. Мчался лед, тот самый лед, который в моем сознании за многие годы работы на ледниках всегда связывался с чем-то громоздким, медлительным, почти неподвижным.