На суше и на море - 1981

А сама Кожа здесь тихая. Выше и ниже — пороги, слышен их гул в вечерней тишине, а здесь — спокойная речка с зарослями кувшинок в заводях, с прозрачной студеной водой. Хорошее, уютное место эта Половина. Тишь здесь лесная, полная, успокаивающая. После долгого пути по мрачному лесному коридору с тяжкой ношей так славно на этой поляне, залитой солнцем, и не хочется никуда идти, а посиживать бы все время вот так, слушая стрекот кузнечиков в траве и крик коршунов в голубой выси.

Да и чего еще надо? Вот он — Север, вот она — тишь, глушь; живи и радуйся, охоться, рыбачь… Но озеро зовет. Пожили день, другой — и в путь. Через пять километров — избушка. Ну как здесь не остановиться на денек?

Двинулись дальше ранним утром по росистой свежести, и дорога поначалу была веселой и легкой. Воздух благоухал терпким сосновым настоем, каждый вдох как глоток целебной родниковой влаги. Птицы пересвистывались в чаще, вспархивали рябчики. По обочинам росла черника и брусника. И река постоянно напоминала о себе шумом порогов, а иногда показывалась в просветах деревьев.

Дорога шла то густым лесом, то гарями, то моховыми болотами. Вещевые мешки оттягивали плечи, усталость заставляла малодушно находить предлоги для остановок, на шагалось вторую половину пути веселее — ведь нас ждало озеро.

В последний раз подошла дорога близко к реке там, где отходит к ней галечниковая тропка, отсюда свернула через болото на сосновый холм и открылась взору далеко уводящей вдаль прямой просекой. Тут мы вспомнили рассказы о «прямой как стрела» дороге и легендарном посохе игумена.

_{Насыпной перешеек — «дамба» — со зданием бывшей монастырской гостиницы}

Правды ради надо сказать, что не везде она идеальной прямизны (да иначе и быть не может), но на отдельных участках действительно до удивления прямая, и труд людей, проложивших эту трассу, — местных крестьян — заслуживает немалого уважения.

Долго-долго мы шли по дороге, пока не открылось лесное озеро, одно из трех Кожозер; на моховом его берегу сидел человек в штормовке и удил рыбу.

Как ни глух северный сузем, как ни пустынна заброшенная дорога, а люди везде встречаются, и мы не особенно удивились встрече, и рыбак не удивился.

— Геологи? — догадались мы.

— Геологи, — подтвердил он. — А вы?

Мы объяснили.

— Скоро «гетеэска» придет, — сказал рыбак, — прихватим вас.

ГТС — гусеничный вездеход, ревя, как танк, и, как танк, не разбирая дорог, провез нас последние девять километров. Сквозь заляпанное грязью стекло мы видели лишь мелькание вершин деревьев. Потом стало светлее, вездеход остановился, мотор смолк, мы выбрались из люка, и в звенящей тишине перед нами распахнулась просторная водная Гладь — Кожозеро.

Бывает любовь с первого взгляда. Озеро сразу покорило своей необъятной ширью, уводящей взор к сверкающей ртутной полоске, где воды сливаются с горизонтом, эпической мощью своих берегов, покрытых вековым, нетронутым лесом…

Большое озеро красиво всюду. С какого берега ни взгляни — открывается по-новому и радует взор. Но бывает и особенное место, как бы некое средоточие всех красот. На Кожозере это Лопский полуостров, к которому выводит лесная дорога. Правильнее назвать его островом, поскольку соединен он насыпным перешейком — дамбой — с материковым берегом. С перешейка открывается вид на возвышенное островное плато и на белые монастырские постройки. С этим местом связана история заселения Кожозера, которой, по письменным источникам, четыре века, а на деле же значительно больше.

_{Скалы Лопского полуострова на Кожозере}

В древнейшие времена, до прихода русских поселенцев, населяла здешние земли «чудь белоглазая» и «лопь дикая». Стояло некогда лопское (саамское) поселение и на Кожозере, памщъ о котором сохранилась в названии полуострова. Но в середине XVI века озеро обезлюдело, никто не селился здесь за отдаленностью места и бездорожьем. Глухие места русского Севера привлекали чающих пустыннической жизни. Один из таких, монах Нифонт, звериными тропами вдоль реки Кожи достиг озера и поселился здесь. Как и чем он жил в пустынном одиночестве, можно только гадать. Вскоре у него появился сотрудник, мирянин Сергий, которого Нифонт постриг в монахи и нарек Серапионом.

Серапион — человек необычайной судьбы. Он был татарским царевичем Турсасом Ксангаровичем, плененным при взятии Казани войсками Грозного. Его окрестили в Сергия, и жил он некоторое время в Москве у боярина Плещеева, жена которого, татарка, приходилась родственницей Турсасу-Сергию. Почему он ушел из Москвы и искал приюта не в благоустроенном монастыре, а в «далечайшей» пустыни, неизвестно, но обстановка эпохи Грозного наводит на мысль о преследовании.