На суше и на море - 1981

— Андрей жаловался на печень после перенесенной им болезни Боткина, — возразил Пшеницын. — Но я лично думаю, что на его печень повлияла не столько эта вода, сколько вулканический газ. Наглотался он его предостаточно. Газ — вот в чем для нас главная опасность.

— Об этом я читал и у Гаруна Тазиева, — подтвердил Плачев.

— А раньше я думал, что главная опасность на извержении — это раскаленные бомбы… — Пшеницын подбросил в печку поленьев.

— Бомба — это уж определенно, — откликнулся Плачев. — В лаву провалишься — тоже крышка…

— Да не всегда, — не согласился Пшеницын, — как повезет. Под Володей Хмелевым кровля над лавовой трубой провалилась. Так ведь выскочил. Но что это за разговор мы завели?..

— Это я виноват. Я завел, — покаялся Березкин. — Но мне этот разговор интересен… Даже нужен. Думаю я написать о вашей работе очерк «Цель. Риск. Награда». Все ясно мне пока только с риском.

— А насчет цели разговор нужно вести с Константином Ивановичем. Принцип у него такой: «Раскрытие тайн бога Огня оправдывает личный риск вулканолога». — Пшеницын стал снимать камни со стола и перекладывать на свои нары.

— Труднее всего, Витя, у тебя будет с наградой, — грустно улыбнулся Плачев. — Как это в песне поется: «А удача — награда за смелость»? Научное открытие — вот для нас высшая награда. Но это не просто удача… Что же касается других наград, Витя, — продолжал Плачев, — то мы о них не думаем. Впрочем, не думать о наградах — это, так сказать, компонент хорошего тона. Так вот, иногда думаем и даже говорим о них, но с юмором.

Пшеницын зажег свечу и поставил ее на стол.

— Беспокойно как-то. Наших долго нет. Спокойнее, когда сам в маршруте. А когда ждешь других, мысли всякие в голову лезут…

— Сегодня, действительно, есть повод волноваться, — сказал Березкин. — Константин Иванович потащил гостя вокруг конуса… А Рожкова отбирает газ с этим типом.

— Да сохранит нас аллах… — Плачев театрально воздел руки к небу. — Я тебя не понимаю, Саша. Почему ты сам не взялся помогать отбирать газ Лиде? Зачем нам нужен здесь Иван, когда он все время норовит удрать отсюда?

— А затем, что раз он в нашей лаборатории, то нечего ему в такое время заниматься своими дурацкими делами, — раздраженно ответил Пшеницын. — У нас рук не хватает. Мы с тобой можем помогать Лиде лишь эпизодически.

Раздражение Пшеницына было вызвано тем, что он сам думал точно так же, как его друг Плачев. Можно успеть все: и справиться со своей работой, и помочь Рожковой. Но Пшеницын считал, что нельзя позволять кому-нибудь печься лишь о личном, о своей диссертации. Пусть и Ростовщиков поможет общему делу, столь важному и нужному.

И потому повторил упрямо:

— Да, Юра, и ты и я можем помогать ей только эпизодически.

— Я и ты — это совсем не одно и то же, — возразил Плачев. — Закон избирательного притяжения знаешь? Не знаешь? Тем не менее, как и все в природе, ты ему подвластен… И Лида тоже…

— Да не подначивай ты его, Юра. У него и так душа не спокойна, — вступился за Пшеницына Березкин. — Чу, кажется, пришли.

До них донесся скрип снега и неразборчивые голоса. Дверь распахнулась, и в домик, как два облепленных снегом медведя, ввалились Привалов и Дорожнов.

— Добрый вечер! Вот здорово, тут и ужин готов, пахнет просто изумительно! А сколько сейчас времени? Мы на вечернюю связь не опоздали? — Привалов подошел к рации, включил ее, надел наушники: — Ка-эр-эс, ка-эр-эс, я ка-эр-эс четыре, я ка-эр-эс четыре, как меня слышите? Как меня слышите? Прием. — И после паузы — Добрый вечер, на связи Привалов. Примите сводку. Частота взрывов средняя, 30 в минуту. Высота полета бомб до 500 метров. Разлет бомб в стороны до 500–600 метров. Дебит лавовых рек до 20 миллионов кубических метров в сутки. Скорость до 1 метра в секунду. Температура до 1200 градусов Цельсия. — Он повторил сводку, а потом продолжал — Таня! Примите, пожалуйста, еще радиограмму инженеру по полетам Краковскому: «Согласно договоренности завтра с утра ждем вертолет за профессором Дорожновым, за пробами и образцами. Общая загрузка 800 килограммов». Как поняли?.. Спасибо! До завтра.

Дорожнов подошел к своему рюкзаку, достал бутылку коньяку, поставил на стол:

— Объявляю: мне сегодня стукнуло пятьдесят пять, и я рад, что встречаю эту дату в столь романтической обстановке.

— Сердечно поздравляем, Алексей Николаевич! — Пшеницын, Плачев, Березкин подошли пожать руку Дорожнову.

— Ура Алексею Николаевичу! — крикнул Пшеницын.

— Ура! — дружно поддержали все.

В этот патетический момент в приют вошли Рожкова и Ростовщиков.

— Слава богу, наконец-то. — Пшеницын помог Лиде снять рюкзак. — А у Алексея Николаевича сегодня день рождения. Помоги мне, пожалуйста, накрыть стол.

Лида выглядела расстроенной. «Должно быть от усталости», — подумал Пшеницын.

Когда сели за стол и разлили коньяк по кружкам, встал с раскладного стула Константин Иванович: