На суше и на море - 1981

От северного основания действующего конуса до приюта «Извержение» два километра. Привалов и Дорожнов приближаются к нему. Идет пушистый снежок, и падает легкая лавовая пена. Небо вокруг удивительно нежно-голубого цвета, а заснеженная земля, покрытая бесчисленными обрывочками ажурной лавовой пены, бледно-сиреневая. Черный конус обрамлен фиолетово-синей полосой. Над жерлом стоит столб бело-розовых паров и темно-малиновая пепло-газовая туча. Взрывы слышатся через каждые пять-шесть секунд, и тогда черная поверхность конуса покрывается желтыми и красными бомбами.

В домике трое — Саша Пшеницын и Юра Плачев из лаборатории Константина Ивановича и журналист Виктор Березкин. На столе разложены вулканические бомбы, куски лавы, шлак. Пшеницын, высокий, статный, со светлыми усами, возится у печки — готовит ужин. Он геолог, и все разложенное на столе — его. Юрий Плачев сухощавый, темноволосый, с тонкими чертами лица. Он физик, занимается съемкой спектров вулканических газов, определяет вязкость и температуру лавы. Полулежа на нарах, он перелистывает стопку журналов и рукописный «Альманах». Виктор Березкин похож на Плачева — такой же невысокий брюнет. Когда-то работал кинооператором. Он и здесь с фото- и киноаппаратурой ведет съемку, но главное для него — понять смысл работы вулканологов, чтобы написать о ней. Вот и сейчас он сидит на нарах и что-то записывает в блокнот. Все трое в шерстяных свитерах, меховых унтах. Плачев и Березкин накинули на плечи полушубки. Здесь это домашняя одежда вроде халата. В полушубках ходят и на ближайший наблюдательный пункт, где установлен штатив, бродят в окрестностях домика. В маршруты же выходят в свитерах, штормовых костюмах и резиновых сапогах. За плечами рюкзак, в нем на всякий случай телогрейка. Важная деталь одежды — рукавицы. Они предохраняют и от холода, и от жара лавы, и от острых камней, падать на которые приходится часто. Брезентовых рукавиц запас солидный, так как они постоянно прогорают, когда берешь образцы раскаленной лавы. Пожалуй, подошли бы здесь асбестовые рукавицы.

Сегодня молодые люди в маршрут не пошли: пришлось ремонтировать крышу приюта после очередной метели. Ночью ветер со страшной скоростью нес не только снег и пепел, но и колючие кусочки шлака.

Плачев спустил ноги с нар, раскрыл рукописный «Альманах».

— Вот послушайте, каково?

Мирозданье.
Звездный бег.
Черный камень.
Белый снег.
Взрывов праздничный салют.
Домик. Печка. И уют…

Он прочитал нараспев и пояснил:

— Это о нашей хижине. Кто-то в прошлую смену написал. А вот еще. «Десять заповедей обитателям приюта». Заповедь первая. Если тебе не надоела жизнь, не пренебрегай каской. Этот головной убор полезнее многих других. Заповедь вторая. Если в пургу заблудился, возвращайся к действующему конусу. Там можно в тепле переждать непогоду. Заповедь третья. Не ходи по лавовым торосам без рукавиц. Заповедь четвертая. Не лезь в горячий шлак. Он коварен. В нем нетрудно испечь ноги. Заповедь пятая. Если бомба упала рядом с тобой, радуйся, что не на тебя…

Плачев отложил «Альманах» в сторону.

— Ну, это все для нас не ново. Я вам сейчас прочту кое-что из другой области. — Он порылся в кучке журналов, вытащил один, полистал:

— Журнал «Памир» (почему-то в юмористическом разделе) глаголит: «Да сохранит нас аллах от дел, ведущих к сожалению и огорчению!» Не правда ли, хорошо сказано?

— Что касается вашего брата-вулканолога, то пусть аллах вас просто сохранит, — бросил реплику Березкин. — Кстати, Саша, — он посмотрел на Пшеницына, — ты на какой воде ужин готовишь? Снег растопил?

— Нет, снег же с пеплом. Снежная вода еще кислее и противнее, чем из озерка. Так что, Витя, будь доволен, на проверенной воде из проруби, с мышьяком и с фтором! Как утверждает профессор Привалов, для пессимистов она вредна, для оптимистов сойдет за лечебную. — Пшеницын бросил в кипяток куски мороженой козлятины.

Его ответ явно встревожил Березкина. Воду они брали из небольшого озерка в провале старого лавового потока. Как показали анализы, фтора и мышьяка она содержала в десять раз больше нормы. Каждое утро один из них с двадцатилитровым бидоном преодолевал высокую каменную насыпь, опускался в провал и продалбливал ломом замерзшую за ночь прорубь. Иногда в проруби показывался большой жук-плавунец. Он был всеобщим любимцем. Все рассуждали так: раз живет в озерке жук, значит, и вода в нем не такая уж вредная. Пробовали они и снег растапливать. Но чистого снега практически не было. К нему всегда примешивался пепел. Снежный покров в разрезе походил на слоеный пирог из пепла и снега с примесью того же пепла. С некоторых пор воду для питья им стали забрасывать вертолетом, но она была на исходе.

— Шутки сейчас неуместны, Саша, — сказал Березкин, — ты ведь знаешь, что Андрей Трифонов, который месяц пил эту воду, умер от цирроза печени.