На суше и на море - 1981

Суда в летнее время следуют по Сухоне и каналам почти непрерывно; на них лес и минеральные удобрения, бетон и гравий, тракторы и контейнеры, комбикорма и мебель. Радиоперекличка диспетчеров и капитанов наполняет эфир днем и ночью. И часто слышишь, что кроме обычного «Обход левым бортом», «Обход справа», «Иду сверху за кривизной» и коротких новостей о знакомый и происшествиях капитан судна, следующего с Волго-Балта на Северную Двину, спрашивает встречного капитана:

— Как там Сухона?..

А ведь еще пятьсот километров до опасных перекатов и порогов в низовьях, до тех мест, где железное дно теплохода или баржи нет-нет да и «чиркнет» о каменную луду, острой бороной затаившуюся на глубине встречь течения. Приходится заранее думать и о других препятствиях, созданных уже не природой, а самими людьми.

2

Город Вологда связан с Сухоной небольшой рекой, по имени которой он и назван.

Свой путь по этой реке мы начинаем вечером.

Небо еще светлое, задумчиво-тихое, видно далеко-далеко, но на первых километрах северная сказочность начисто заслонена разнообразной «цивилизацией». Берега обставлены складами, мастерскими, заводами, пристанями, причалами — у каждой организации свой причал, пристань, «свой» естественный берег. Картина, признаемся, не из приятных. Снуют катера, моторки, вальяжно, грудью, как и наша семисоттонная «Чагода», идут теплоходы, раздвигая мутно-желтую воду реки, которая чиста и прозрачна только выше города.

Узкая, со скользкими, голыми берегами, заставленная судами, плотами леса и лодками, речка бьется о берега, будто желает выплеснуться из тесноты, из нефтяного угара, да сил недостает. Каждое судно со скоростью пятнадцать кшюметров тянет за собой двухстороннюю волну; она наваливается на берега, слизывает их денно и нощно, отправляя грунты в русло. Землечерпалки едва успевают углублять фарватер.

Кое-где берега обложили бетонными плитами. Здесь, там. Эти укрепления часто разрушаются в ходе самого строительства, потому что все это делается наспех, без единого плана и общего надзора; каждое предприятие пытается отстраивать «свои» сто, двести метров берега и бросает начатое, как только весенний паводок наведет коррективы. Лишь пристань «Сельхозхимии» выглядит солидно. Здесь отдают себе отчет: в считанных метрах от воды на бетонном берегу открыто лежат горы красноватой калийной соли. Не шутка, если сползет вместе с берегом!

Грустная, явно перегруженная река.

Она разрезает город надвое. Плашкоут. Мост. Еще мост. И вот только выше плашкоута и мостов берега постепенно зеленеют. Здесь не ходят теплоходы, мало моторок. За вологодским кремлем с Софией можно увидеть у берегов деревянные плотики, а на них хозяек. Подобрав подолы, они, как и в далекой старине, полощут белье. Дальше, уже за городом, на зеленом лугу подымаются — величаво, даже картинно — белые стены и церковные главы Спасо-Прилуцкого монастыря, сохранявшего в своих подземельях сокровища Московского Кремля, вывезенные сюда в тяжелый 1812 год…

Идем вниз, минуем городские предместья. Слева кудрявым видением темнеют рощи старых вязов, возле них дремлют одинокие дубы — акварель на фоне светлого однотонного неба. Вспоминаются строки о Вологде из старинной книги географа П. П. Семенова: «Сплошной земледельческий оазис благодаря чернозему…». И это на 59 градусе северной широты?! Видимо, автор имел в виду хорошие луговые почвы, они всюду вокруг города на просторной пойме.

С высоты судовой рубки пойма просматривается так далеко по обоим берегам, что края не видно, сливается с небом. Пятнами темнеют заросли ольхи и осины на старицах, тускло светятся озера, подернутые тонкой вуалькой тумана. И такая тишь, такая светозарная ночь надвигается незнамо откуда, потому что запад и восток одинаково белы… С лугов на реку наносит аромат прохладной, росной травы, все яснее запах медуницы и терпкой желтоцветной пижмы.

Лепечет, плещется о борта «Чагоды» усталая Вологда. Моторы глухо ворчат внизу. На палубе тихо переговариваются парни — матросы. Громкий голос кажется оскорбительным для такой ночи.

У пульта стоит капитан, неотрывно смотрит вперед, щелкает клавишами поворота рулей. Нос корабля отходит налево, направо, фиксируя фарватер извилистой реки. Поворот. Еще более крутой поворот. Нужен глаз да глаз.

— Я «Вожега», иду снизу, — прорезается из треска радиоголос. — Огибаю мыс, двести метров.

— Вас понял, «Вожега». «Чагода» сверху подходит к повороту… Правыми бортами, правыми!

— Есть правыми. Прибавляю скорость.

Из-за мыса вываливается белая надстройка теплохода. Мигает, как на милицейской машине, прерывистый сигнальный огонек. «Чагода» подается левее, к берегу. За мысом ровная, как стрела, свободная река. Она темнее неба — стальной клинок в зеленых ножнах.

— Это канал. — Капитан Юрий Сергеевич Кряжев садится, наконец, на высокий стул, но говорит, не отводя глаз от реки — Тысяча пятьсот метров прямизны, а петля речная — вон она, за лесом открывается, — более пяти километров. Таких каналов тут два.