На суше и на море - 1984

Уже наступила та стадия усталости, когда угасает интерес к окружающему. Но это только казалось. Неожиданно Маклай увидел бабочку — большекрылую, ослепительно яркую. Обычная легкость вернулась к нему, он стремительно бросился за бабочкой. Она резко вспорхнула и словно растаяла среди оранжевых плодов арековой пальмы.

Его, пожалуй, огорчила бы неудача — бабочек такой величины он еще не встречал, но Маклая отвлекли следы, отпечатанные на влажной глинистой тропе. Он увидел следы человеческих ног. Широкая, растоптанная ступня прорисовывалась с безупречной четкостью. Маклай рядом оставил след своего башмака. Пытливый взгляд сразу подметил: у папуаса нажим сделан на пальцы, у него, европейца, на пятку. Но главное заключалось не в этом: большой палец на ноге туземца был отставлен в сторону. Этот признак наряду с другими мусолили горе-теоретики, относя папуасов к промежуточному звену между обезьяной и человеком.

Маклай присел на корточки и перенес на бумагу отпечаток ноги папуаса. Загадка расположения пальцев оставалась неразгаданной, однако первый шаг был сделан, и Маклай с надеждой подумал, что, может, ему, первому европейцу, поселившемуся среди папуасов, суждено будет перечеркнуть эти лжетеории…

Приближался вечер. Догорало закатное солнце, когда он наконец вышел из лесу. Его хижина, поднятая на сваи, одиноко возвышалась на открытой площадке. Хижина казалась нежилой, мертвой. Привычная струйка дыма не поднималась от костра.

Маклай настороженно остановился, надеясь услышать хоть какой-нибудь звук. Было тихо… До хижины оставалось шагов сто…

2

Русский корвет «Витязь» бросил якорь у берегов Новой Гвинеи 20 сентября,1871 года. Этот берег был мечтою Миклухо-Маклая.

«Этот берег станет его могилой», — считали почти все, кто знал о замыслах Маклая.

Мангровые леса темно-зеленой щетиной низкорослых деревьев плотно опоясывали побережье, по которому еще не ступала нога цивилизованного человека.

— Я дам вам катер с вооруженной охраной, — предложил командир «Витязя».

— Нет, нет! — порывисто ответил Миклухо-Маклай. Он прибыл завоевывать не землю папуасов, а их доверие. Он все продумал. Он не возьмет с собой оружия.

Еще в Петербурге Маклай наслышался мрачных, зловещих пророчеств. Он горько отшучивался:

— Если меня не съели наши академики, то папуасы меня не съедят.

Идея, подвигшая его поселиться среди дикарей, стоила риска. Даже смертельного. Он взялся доказать, что расовые и культурные признаки народов формируются под влиянием природной и социальной среды. Нет высших рас, нет низших. Все они — ветви одного древа… Здесь, вдали от современной цивилизации, живут дикари, вооруженные орудиями каменного века. Он узнает о них все, представит миру не домыслы, а факты и докажет свою правоту…

_{Н. Н. Миклухо-Маклай с мальчиком Ахматом. 1874–1875 годы}

_{Хижина Н. Н. Миклухо-Маклая в Гарагаси}

Шлюпка медленно приближалась к песчаному мысу. Маклай стоял, вглядываясь в берег. Бой и Ульсон — слуги, нанятые на острове Аполу, — гребли.

Прибрежные заросли внезапно раздвинулись, из кустарника вынырнул папуас с ярким пером в копне курчавых волос, с длинным копьем, увенчанным бамбуковым наконечником. Ступал он мягко, легко, словно тело его было невесомо. Его грудь рельефно бугрилась мускулами. Взмахивая левой рукой, он как бы призывал белого человека вернуться к корвету, а копьем, поднятым над головою, недвусмысленно угрожал.

Миклухо-Маклай дважды кивнул, пытаясь показать, что сигнал понял, и достал со дна лодки лоскуты красных лент, припасенных для подарков. Из зарослей высыпали гурьбою островитяне, очевидно сидевшие в засаде. Они не скрывали своего интереса к лентам, но и, как тот, первый, угрожали гостям копьями.

Пришлось подарки доверить волне. Она подхватила их, понесла к берегу. Папуасы бросились за ними в воду. Красные ленты пришлись по вкусу: они показывали их друг другу, прикладывали к голове, но чужеземцам высадиться на землю не позволили. Озадаченный Миклухо-Маклай повел шлюпку вдоль берега. Мангровый лес подступал к самой воде. Белая пена прибоя лизала деревья. Непроницаемая густота зарослей защищала берег, как стена. Пришлось немало проплыть, прежде чем Маклай заметил узкие пироги, вытянутые на песчаную отмель. Значит, поблизости люди!

Шлюпка зашуршала днищем по песку. Маклай спрыгнул и не пошел, а побежал по тропе, уводившей от берега. Азарт нетерпения погасил в нем всякую осторожность. Он дважды или трижды споткнулся о корневища, но, кажется, даже не заметил этого — впереди показались хижины с покатыми крышами. Крыши устилали полинялые, высветленные дождями и солнцем пальмовые листья. А рядом, уходя прямо в небо, высились кокосовые пальмы, макушки которых глянцевито поблескивали длиннолистой кроной.

Деревня оказалась покинутой. Маклай шел от хижины к хижине — людей нигде не было, лишь тлеющие в кострах головни да остатки пищи в выщербленных деревянных блюдах выдавали недавнее бегство обитателей деревни.