На суше и на море - 1984

Что же, пока солнце не поднялось слишком высоко, надо было выступать в путь. После минутных колебаний — брать револьвер или не брать — Маклай решил не брать. Конечно, пулей можно убить одного, или двух, или трех нападающих, но еще вернее она убьет доверие папуасов, и все замыслы исследователя разобьются вдребезги, как стеклянный сосуд.

Ниточка тропы, затейливо изгибаясь, дважды пересекла ручей с красной глиной на дне. Из зарослей доносилась перекличка незнакомых птиц. Описав дугу, мелькнула в небе стайка цветастых лори — красивых, округлохвостых попугаев. Их черные и красные с синим перья Маклай видел в волосах папуасов.

Тропа неожиданно уперлась в толстый, расколотый грозой ствол дерева и вдруг раздвоилась: ниточка потолще побежала вправо, потоньше — влево. Не выбирая, Маклай свернул по левой, зная — тропа приведет к людям.

Кто-то оповестил деревню о приближении белого человека.

Переждав, пока стихнет суета, Маклай вошел в деревню и не спеша направился к группе мужчин, теснившихся возле ближайшей хижины. До чего живописная была группа!

Чуть впереди стоял молодой — лет двадцати двух — папуас с буйной копной черных волос, вдвое превышавшей размер головы. К ушам его были подвешены черепаховые серьги, шею обвивала связка собачьих зубов, а грудь украшали клыки диких свиней. На левом плече папуаса на шнурке висел деревянный щит, в правой он держал метательное копье. Светло-шоколадная кожа его была гладкой, красивой, наглядно опровергая домыслы неких ученых, будто у папуасов кожа по-звериному жесткая и грубая.

Правда, рядом с молодым стоял папуас постарше, кожа у него была темнее и грубее, но, конечно, ничего в ней не было звериного, просто загрубела от ветра, солнца и цветной глины, которой туземцы «украшают» лицо и тело.

В эти минуты антрополог настолько взял верх над всеми чувствами Маклая, что он не сразу заметил враждебные взгляды папуасов, их воинственные позы. Молодой красавец, которым он так залюбовался, тоже стоял с копьем и щитом, изготовясь к поединку.

Глаз Маклая выхватил из группы юношу, натянувшего до предела тетиву лука. Лицо его было напряжено: он целился в пришельца. В ту же секунду Маклай услышал стремительно плывущий звук «вз-з-з-вик». Стрела чиркнула о соседнее дерево, обнажив на нем нежную белую кожицу. Вторая стрела, пущенная кем-то другим, вонзилась в ствол над самой головой Маклая. Ее тонкое, гибкое тело дрожало и колыхалось после удара. Маклай даже не успел испугаться, не успел присесть или отпрянуть — так все было внезапно, а потом пришло состояние апатии перед неотвратимым.

_{Берег Маклая. Мужской дом (буамрамра)}

Папуас, украшенный клыками диких свиней, сделал резкий выпад вперед, отвел для броска правую руку, и копье, мелькнув у самого глаза Маклая, возвратилось к хозяину.

В толпе папуасов послышалось что-то наподобие вздоха. Лица их застыли. Пришелец стоял как ни в чем не бывало, не выказывая ни страха, ни желания броситься наутек. Он лениво провел рукой по лбу, утирая выступивший пот.

Такое поведение, видимо, не укладывалось в сознании островитян. Белый человек не боится смерти. Ни стрелы, ни копья! Нет, такого они еще не видывали. А у Маклая пережитое вызвало нервную зевоту. Он дважды зевнул, размышляя, как быть ему дальше. Придумать что-либо в таком щекотливом положении было мудрено. Но к счастью, он увидел чуть в стороне циновку и пошел к ней. На глазах папуасов расшнуровал башмаки, лег, закрыл от солнца лицо широкополой шляпой и всем своим видом показал, что хочет спать.

Конечно, поначалу он думал не о сне, а о том, что если суждено быть убитым, то не все ли равно в какой позе? Но воинственный пыл Папуасов, кажется, иссяк. Наступила тишина. Где-то в листве противно крикнул и смолк попугай. Издали донеслось стрекотание цикады. Пахло разогретой землей. Теплый и влажный воздух как бы обволакивал. И Маклай заснул.

Когда он проснулся, увидел старых знакомых. Папуасы сидели на корточках и молчаливо глядели на белого человека. Некоторые жевали пряные листья бетеля. Ближе всех к Маклаю оказался его бывший противник с копьем. Вид у него был мирный, он словно охранял спящего.

Маклай вынул из кармана стеклянные бусы и протянул их папуасу. Небольшая, тонкая рука Маклая казалась игрушечной рядом с рукой папуаса. Но папуас напрягся, втянул голову, ожидая чего-то зловещего, непоправимого. Лицо его побелело. Маклай впервые видел, как бледнеет, словно размывается, чернота щек папуаса.

Рука с бусами повисла в воздухе. В душе папуаса, видимо, шла борьба: решиться или уйти от соблазна? Бусы серебристыми бликами переливались на солнце. И, превозмогая себя, смиряя подрагивающие пальцы, папуас робко потянулся к бусам. Но тут же отпрянул, оглянулся на Маклая и, убедившись, что ему ничего не грозит, стал разглядывать стекляшки, щупать их пальцами, ловить ускользающие солнечные блики. Насладившись всем этим, он наконец повесил бусы на шею рядом со связкой собачьих зубов.

«Дети, — подумал Маклай. — Большие дети».

И на душе стало светло и легко.

4