На суше и на море - 1984

В полумраке одной из хижин, куда заглянул Маклай, он увидел под потолком подвешенный человеческий череп с провалами глазниц и носа. Поспешно покинув хижину, он запоздало вспомнил, что совсем один в опустевшей деревне, а справа, за кустарником с узорными листьями, послышался шорох. Маклай резко повернулся. За кустом стоял папуас, смущенно попятившийся под его взглядом. Он был без оружия, если не считать костяного ножа, который торчал из-под плетеной травяной повязки, перехватившей левую руку.

Маклай выхватил из кармана лоскут красной материи и, улыбаясь, протягивая лоскут островитянину, медленно пошел к нему.

Спустя несколько минут цветная тряпица уже обрамляла густоволосую голову папуаса. Маклай и папуас с откровенным интересом рассматривали друг друга, мучимые бессильным желанием что-то сказать, но весь их словарный запас был бесполезен. И тогда Маклай, глядя в глаза папуаса, полные первобытного восторга и робости, ударил себя в грудь и громко сказал:

— Маклай!

Он трижды повторил это движение и трижды повторил свою фамилию. Глаза папуаса засветились счастливым озарением, он тоже ударил себя в грудь, и губы его, чуть вытянувшись вперед, исторгли имя: «Туй!»

3

Тропическое солнце поднялось быстро, опалив макушки отдаленных гор. Вечером, кроваво догорая, оно тонуло в океане. От восхода до заката в Гарагаси — на мысе Уединения — матросы «Витязя» расчищали площадку, строили хижину, рыли погреб для продовольствия, крепили изгородь. Визжали пилы, стучали топоры, не смолкали человеческие голоса. Шлюпки и вельботы курсировали между корветом и берегом.

Командир «Витязя» явно торопился. Тропическая лихорадка уже свалила нескольких матросов, слегли слуги Маклая — Бой и Ульсон, да и сам Маклай держался с трудом. Бледное лицо, запекшиеся губы, воспаленно-красные глаза выдавали нездоровье.

Под кенгаром — богатырь-деревом — выросла хижина из двух тесных каморок, заставленных ящиками, с верандой, с кухонным шалашом во дворе. Поблизости установили на дереве флагшток, дабы подавать сигнал кораблям, если случится им проплывать в этих водах. На другом дереве вырезали стрелу, нацеленную в землю и означавшую, что дневники и научные записи будут зарыты здесь, как только крайняя нужда — тяжелая болезнь или опасность нападения — принудит к этому.

Артиллерийский офицер с «Витязя» неподалеку от площадки заложил несколько фугасов.

— Кто знает, что придет на ум дикарям? — сказал он.

Миклухо-Маклай согласно кивнул. Бессонница, духота, перенапряжение, лихорадка вымотали и его. Отдав офицерам «Витязя» письма на родину и глядя вслед отплывающему корвету, он подумал: «Не прощальные ли это письма?»

Едва корвет скрылся, растаяв у кромки горизонта, близ хижины появился Туй. По праву первого знакомого он приходил и в прежние дни, приносил кокосовые орехи, бананы, лепешки из плодов хлебного дерева. Маклай одаривал его бусами, лентами, осколками бутылочного стекла. Туй приспособил осколок для бритья и выскоблил брови. Теперь больше прежнего выделялись его покатый лоб, широкий, расплюснутый нос.

Вольно или невольно Маклай всегда смотрел на людей глазами антрополога. Да, он заметил перемены в облике Туя. Но еще острее озаботили перемены в его поведении: придя, он не стал вызывать Маклая, как делал обычно, а медленно обошел вокруг хижины, что-то высматривая и странно щелкая языком.

Наконец, ступив на веранду, Туй быстро и горячо заговорил. Конечно, ничего из этой скороговорки Маклай не понял, и в глазах его застыл вопрос. Тогда гость, как бы спохватившись, перешел на общедоступный язык мимики. Он оттопыривал губы, таращил глаза, шевелил ловкими пальцами, то указывая на океан, где скрылся корвет, то указывая на лес, откуда придут люди, имитировал бросок копья, закрывал глаза и, безнадежно взмахнув руками, клонился к земле. Маклай понял горький смысл бессловесного рассказа, но живое, быстро меняющееся лицо Туя, его выразительные движения и комичные ужимки заставили Маклая рассмеяться. Туй испуганно и недоуменно смотрел на белого человека, а тот похлопал его по плечу и подарил большой острый гвоздь…

По-видимому, папуасы что-то затевали или, во всяком случае, обсуждали, как им поступить с пришельцами после ухода корабля. Следовало ждать сюрпризов. Однако минули день, два, три. Близ хижины Маклая никто не появлялся. Не терпевший неопределенности, Маклай сам решил направиться в одну из ближайших деревень. Не затем же он плыл на край света, чтобы отсиживаться в хижине.

В пору стоянки корвета он дважды побывал в Горенду. Его приближение к деревне вызывало в ней смятение и панику. Женщины и дети прятались или убегали в лес. Вслед за ними с лаем неслись собаки. Худые, полосатые поросята со стоячими ушами, словно чуя угрозу, куда-то скрывались. Не убегали лишь мужчины.

В общении с Маклаем папуасы были очень скованны, напряженно следили за каждым его движением. Если встречались с ним взглядом, отводили глаза, а когда он покидал их деревню, испытывали явное облегчение…