На суше и на море - 1984

Возле Маклая сидят его давние друзья. Видимо, это предусмотрено ритуалом. Слева старик из Бонгу, которого лечил Маклай. Рана на голове затянулась. Место вокруг шрама, где волосы не растут, почти скрыла шевелюра. Тут же остролицый и крючконосый Каин с острова Били-Били. На него все поглядывают почтительно и с завистью: у Каина железный нож, подаренный Маклаем. Справа сидит Туй. Он первый папуас, познакомившийся с гаро-тамо. Глаза Туя после кеу немного затуманены, но он внимательно следит, чтобы табир — деревянное блюдо — перед Маклаем не пустовал. Особенно усердно Туй подкладывает желтовато-белую массу бу-ама — кушанья, приготовленного из сердцевины саговой пальмы. У папуасов это редкий деликатес.

Маклай на днях по пути в Горенду слышал стук каменных топоров как раз там, где росла саговая пальма. Неужели срубили?

Он хотел спросить об этом Туя, но Туй куда-то удалился и вскоре вернулся с большим табиром, сопровождаемый гостями и стариками. Он опустил табир перед Маклаем и, гордо оглядев соплеменников, произнес:

— Тик-ва!

Гости и старики вслед за Туем повторили:

— Тик-ва!

Да, это была тыква, выращенная из семян, привезенных Маклаем из России, приготовленная по способу, показанному Маклаем. Она была еще горячей, и от длинных ломтей поднимался легкий пар. Улавливался характерный запах свежепареной тыквы.

Гости и старики, став кругом, чего-то ждали. И тогда Маклай, отрезав ломтик, проглотил его и всем своим видом показал, что получил большое удовольствие.

Первым протянул руку Туй и, получив свою порцию, отошел; за ним потянулись гости и почитаемые старики. Трудно сказать, понравилась ли тыква папуасам. Некоторые сдабривали непривычную еду мякотью кокосовых орехов. Но все приговаривали:

— О, Маклай! Билен-тамо! (О, Маклай! Хороший человек!) Пиршество завершило зрелище, обязательное на всех праздниках: двое мужчин медленно и церемонно, как на параде, внесли на площадку большую свинью. Свинья, привязанная лианами к бамбуковой палке, концы которой упирались в плечи папуасов, ждала своей печальной участи. Ее закалывали копьем и, теплую, еще вздрагивающую, костяными ножами кромсали на порции…

Перед вечером Маклай направился в Гарагаси. Пиршество папуасов продолжалось. Ему не скоро суждено было завершиться, потому что далеко не всё было съедено и не весь кеу был выпит.

Гремели барумы, им вторили пронзительные бамбуковые трубы. На деревьях замирали желтоголовые какаду, прислушиваясь и запоминая далекие звуки, чтобы попытаться повторить их.

Маклай отыскал то место, где росла саговая пальма. Обрубок ее прямого ствола хранил отметины каменных топоров. Цветущую саговую пальму Маклай никогда не видел. Эта пальма цветет один раз в жизни и, взрастив плоды, умирает. Папуасы рубят дерево за два-три года до цветения, добывая его питательную и вкусную сердцевину.

Так и не суждено было саговой пальме полыхнуть предсмертным великолепием своего цветения, отдав ему все соки, всю красоту, всю жизнь. Лишь клочья лиан, оборванных при падении дерева, валялись вокруг…

Маклай вышел на тропу. В метре от него она, как змея, исчезла в зарослях. Но он знал, что она не исчезнет, что за поворотом она снова вынырнет и запетляет по джунглям.

Тропа вела в Гарагаси.

Альгимантас Чекуолис СКОРО ВЕСНА…

Рассказ

Перевод с литовского Виргилиюса Чепайтиса

Худ. Б. Мокин

— Если бы замерзший человек тоже мог вот так оттаять, — сказала Насте, разглядывая веточку рододендрона в вазе.

— Ты хотела сказать: человеческое сердце… Ты любишь пышные слова.

Стяпас сидел упершись в стол подбородком. Насте продолжала улыбаться. Успела привыкнуть, что он постоянно грубит. Молча ласкала подушечками тонких пальцев пушистую ветку. Розовые лепестки напоминали скромный цветок литовских лугов. Только что распустившиеся листочки казались теплыми, как дыхание.

За обледеневшим окном буйствовала пурга. Насте знала — это, пожалуй, самая сильная из всех вьюг, неистовствующих сейчас на планете. Но она не чувствовала ее, даже не замечала, как ходит ходуном деревянный вагончик. И в ушах не звенело, хотя четверные оконные стекла вибрировали, словно мембрана. Всего полгода назад Насте сходила с ума, едва только мелко задребезжат эти стекла, ведь домик стоял высоко на скалах, первым на пути ураганов с Тихого океана. Двинет шторм в стены, в окошко, взмоет ввысь и снова беспрепятственно мчится по просторам Охотского моря. Ночью в комнату вдруг врывался ледяной ветер, по полу кружились снежные заверти. Насте знала — это не опасно, ведь одной стеной домик упирается в скалу. Не унесет его ветер. Просто сильный порыв на миг приподнял его с фундамента.

Насте старалась не поцарапать обломанными ногтями нежные листочки. Странное растение этот дальневосточный рододендрон. Куст, как и всякий другой. А срежь с него прутик хоть в разгаре зимы, поставь в теплую воду — и через три дня распустятся душистые листочки салатного цвета. Еще двое суток, и веточку облепят розоватые цветочки. Ветка-невеличка, а словно теплый очаг в комнате.