— Ну что ж, двигаем к себе, — предложил Семен. — Будем ждать.
Лиза подумала и просяще посмотрела на него:
— Только знаешь что, Сеня, я тебя очень прошу — ты от меня не уходи. Даешь слово?
Он понял: она вообще-то храбрится, а на самом деле ей страшновато, потому что не очень уверена в себе, и это понятно — как бы ты ни относился к родителям, все же жизнь прожил под их опекой, привык, что они не только тебя кормят и одевают, но и приказывают, как поступать, и если по-настоящему нажмут, то не всегда хватит сил настоять на своем, особенно девочке: девчонки больше подвержены послушанию.
— Ладно, буду с тобой, — пообещал Семен…
В гостиничной комнате за столом сидел отец Лизы — Семен сразу это понял, как взглянул на этого человека: у него было нечто общее в выражении лица с дочерью, но трудно бывает объяснить, что же именно, потому что внешне отец Лизы был мало на нее похож: полный, с обрюзгшими щеками, под крепким носом с горбинкой пышненькие усы, он их нервно приглаживал двумя пальцами, а глаза у него были не серые, как у Лизы, а коричневые, и затаилось в них что-то по-собачьи грустное. Увидев Лизу, он тяжело поднялся, стало видно — у него обозначилось кругленькое брюшко. Она подбежала к нему и поцеловала в щеку.
— Здравствуй, отец.
Он погладил ее по голове, прижал к себе и так постоял, тяжело дыша, глаза при этом у него еще больше погрустнели. Он судорожно втянул в себя воздух и сказал:
— Что же ты, а? Как же это ты того… Нехорошо. Мать скисла. Сердце у нее…
— Ты сядь, отец, — сказала Лиза. — Ты, пожалуйста, сядь. У тебя вид больной.
— Э-э, что вид, при чем тут вид? — Но все же послушно сел, полез в карман. — Курить тут можно?
— Да, да, кури.
Он достал пачку сигарет «Столичные», закурил, но спохватился, неловко протянул пачку Лизе.
— Нет, — сказала она, — я бросила.
— Ну-ну… Это хорошо. — Он посмотрел на Семена, как-то затравленно, жалко посмотрел и сказал: — Может быть, выйдем, там поговорим?
— Нет, отец, — сказала Лиза, — мы здесь поговорим. Вот, пожалуйста, познакомься — мой друг Сеня.
— Друг, — как эхо, повторил он. — Значит, друг. — И чуть приподнялся, протянул Семену руку, она оказалась большой и пухлой. — Очень приятно. Валерий Зиновьевич. Очень приятно.
— Мы при нем поговорим, — сказала Лиза. — Я так хочу.
— Ну-ну, — протянул Валерий Зиновьевич, — если ты настаиваешь… Я не спорю. Да-да, я не спорю.
— Я тебя слушаю, отец.
Лиза села напротив него и посмотрела ему в глаза.
Он помолчал, вращая в толстых пальцах сигарету, наконец сказал, теперь уже более твердо:
— Не так ты все сделала, Лизок. Разве нельзя было по-хорошему? Ну, захотела в Ленинград, к тете Насте, разве мы бы тебя не отправили?
— Я все так сделала, отец. Мы ведь с тобой об этом говорили еще раньше, до того, как я на завод техничкой пошла. Я не виновата, что ты не поверил.
— У тебя всегда были заскоки, мы с мамой предупреждали…
— Вы за меня не бойтесь. Ты ведь умный, ты ведь сам должен понять, что когда-то мне нужно было так сделать.
— Разве тебе плохо у нас?
Она передернула плечиками, словно ее начинало знобить, хотя в комнате было душно, как все эти дни.
— Я тебе говорила. Совсем не потому я ушла, что мне чего-то не хватало. Наоборот, слишком много у меня всего было, просто не нравилось мне, как дома…
Валерий Зиновьевич вскинул голову, быстро посмотрел в сторону Семена, мясистые щеки его покрылись краснотой.
— Перестань! — сердито сказал он. — Это тебя не касалось.
— Ты, папка, не сердись, — вздохнула Лиза, — но это меня касалось и сейчас касается.
— Мы для тебя все, — с одышкой проговорил он. — Разве в чем-нибудь отказывали? Да, кроме тебя, у нас и нет никого.
— Есть, — сказала она. — Но дело совсем не в этом. Мне ничего не надо, я должна все сама. Хочу так… Ты ведь тоже когда-то начинал сам. Это-то можешь понять?
— Что же, у вас сейчас мода такая? — усмехнулся он. — Отказ от всего, вроде хиппи?
— При чем тут хиппи? Я их не видела и не знаю. Да и не люблю я никакой моды. Терпеть не могу, чтобы у всех было все одинаковое. Просто считаю, что должна узнать, чего стою, без всякой чужой помощи. А это можно проверить только в деле. Ты сам говорил… Странные вы люди: когда говорите — все правильно, а когда до дела дойдет… Ну почему ты понять не хочешь?! — в отчаянии воскликнула она. — Сами так живете и хотите, чтобы я…