На цыпочках

Я отвел глаза. Мне не хотелось отвечать ему какой-либо многозначительной улыбкой или кивком своей головы, или просто соответствующим выражением лица. Мне не хотелось этого делать, чтобы моя жена случайно не подумала, что и я хожу по лезвию ножа. Я, конечно, не хожу, но мне и не хотелось, чтобы она такое подумала.

А жена тем временем кивнула и взяла предложенную ей сигарету.

— У меня в руках был небольшой сверток, — сказал он. — Пять или шесть искусственных рубашек. Для меня это не большая ценность, но вы сами знаете, у нас это дефицит, да и носится хорошо: в любой момент постирал — она сама просохнет. В случае экстренной необходимости — ну, понимаете, какой, — он снова улыбнулся. — Жена иногда привозит мне из зарубежных поездок. Она много путешествует. Разные страны, достопримечательности, музеи, архитектура... Ну и привозит разные сувениры, так, мелочь: зажигалки, шариковые ручки, пластинки... Вот мавританский джаз...

Та-ак, значит, рубашки, — вернулся он к теме, — значит. сверток с рубашками. Возможно, кто-нибудь знал, проследили. Я не принимал особенных предосторожностей. Так, вошел в вагон, положил на сетку. Знаете — наверху? Сел. А вагон пустой.

Он глубоко затянулся, отвернул лицо в сторону и выпустил свои колечки вверх.

— И представьте себе, — с ударением сказал он, — входит дама. Такая, знаете, солидная дама. Потом, и правда, выяснилось: известная киноактриса. Ну имени называть не буду по вполне понятным причинам. Но и тогда было видно, что не из простых. Хорошо одета, прическа — видно, что у мастера. Понимаете, входит и садится прямо напротив меня. В вагоне никого, она же садится прямо напротив. Вы понимаете, что это значит? — он посмотрел на мою жену. — Но меня это не удивило. Я по опыту знаю: есть определенный магнетизм. Женщины чувствуют силу в мужчине. Сила притягивает, — он усмехнулся, — это же слабый пол. Она сидит, смотрит в окно, любуется пейзажем. Естественно, никаких разговоров, ни этих взглядов. Понимаете, приличная дама. Я, конечно, тоже молчу. Я не из тех, кто знакомится на улице или в других общественных местах. Никогда. И были возможности, какие возможности!.. Но я никогда не пользовался. У меня твердое правило: кто-то должен познакомить. Значит, сидим. Поезд идет, смотрим в окно. Может быть, она бы спросила время или что, но... на руках часы, — он улыбнулся, — часы дорогие, электронные, гонконгские... Нда. Сидит, смотрит в окно. Ну задумались. Потом, представьте, выяснилось, что думали-то мы об одном и том же, об искусстве, — Джиу-джиски выпустил дым.

— Вдруг на следующей остановке — как сейчас помню, это было у Скипидарского Протока — вваливается компания. Все пьяные. Не совсем пьяные — в подпитии, навеселе или, как принято говорить, под градусом. И ведут себя шумно, развязно, плюются, курят, сквернословят. Не на нас, а вообще, между собой. И через каждое слово — другое слово: знаете, слово, которое обозначает распущенную женщину. Ну и другие нецензурные выражения. Я пока молчу. Дама делает вид, что не замечает. А что ей остается делать? Ей, конечно, неудобно, потому что, если она слышит... Вы сами понимаете. Ну а у меня на лбу не написано мое прошлое. Наконец мне надоело все это слушать. Я поворачиваюсь, — он повернулся спиной к экрану, положив один локоть на спинку своего кресла, и через эту спинку обратился. — Молодые люди, будьте так любезны не употреблять некоторых слов — вы не в кабаке, — он снова повернулся к нам и продолжал. — Они на пару минут утихомирились, но пьяные есть пьяные, скоро опять разошлись. Видимо, они уже сообразили, что эта дама не со мной, ведь мы не разговаривали. Один из этих хулиганов пересаживается на ее скамейку, напротив меня, начинает приставать. Сначала спрашивает, как ее зовут. Она, естественно, не отвечает. Я сохраняю хладнокровие. В подобных случаях главное — сохранять хладнокровие. Он, видя, что я не принимаю мер, наглеет: дышит ей в лицо винным перегаром, расспрашивает, намекает на всякие обстоятельства. Она отстраняется. Я вижу, что мне уже пора вмешаться, — Джиу-джиски затянулся и сделал некоторую паузу, потом выпустил дым в сторону экрана и продолжал: — В это время поезд остановился, остановка. Вся эта компания с шумом встает — видимо, они местные — и зовут своего приятеля с собой. И что он делает. Он встает, но тут же наклоняется, хватает эту даму за руку, за гонконгские часы, и как бы тянет ее за собой. Дама вырывает руку, упирается, не знает, что делать. А в этот момент еще один, вероятно, забыв, что сверток, лежащий на сетке над моей головой, не его, берет его и делает шаг к выходу. Тогда я встаю, — он встал и снова отвернулся от экрана — и спокойно говорю, — он, правда, говорил спокойно и с достоинством, — говорю: «Молодой человек, вы, наверное, перепутали вещи. Этот сверток принадлежит мне».

— А там были еще свертки? — спросил я.