На веки вечные

Днем 19 августа гитлеровцы пошли в наступление. Бои развернулись в районе населенных пунктов Бугроватое и Продолговатое. Погода стояла ясная. Авиация противника, его орудия и минометы наносили по нашим боевым порядкам ощутимые удары.

Полковник Овчаренко вынужден был двинуть брига­ду на прежние позиции. Ночью совершили обходный ма­невр, а на рассвете танкисты ворвались на южную окраину Пархомовки. Бой здесь продолжался целый день. Тяжелораненого комбата старшего лейтенанта Черняева заменил майор Иван Петрович Белозеров. Подразделения бригады понесли немалые потери. Но непросто отделался и противник. Одних только танков оставил на поле боя два с половиной десятка!

Наша разведка во главе с капитаном Андрониковым следила за каждым шагом противника, своевременно разгадывала его намерения. Вот поступило очередное донесение от капитана: в районе Павловки немцы зары­вают в землю танки.

«Пока не закрепились, надо атаковать!» — решил полковник Овчаренко.

Отданы необходимые распоряжения, и вот уже трид­цатьчетверки, миновав небольшую возвышенность, по  равнине пошли в атаку. Однако закопанные на двух продолговатых холмах тяжелые танки врага мощным огнем остановили их продвижение. Ничего не ска­жешь — местность выгодна для обороны и неудобна для атаки... Пришлось отойти.

Вскоре на командный пункт бригады приехал гене­рал Кравченко. Полковник Овчаренко доложил обста­новку, сообщил, что батальоны несут большие потери…

Как бы в подтверждение его слов прибывший на КП начальник штаба батальона Гаврюшенко доложил:

Убит комбат майор Белозеров.

Н-да...— только и сказал генерал. Вдруг он тро­нул за плечо Гаврюшенко и, не опуская рук, в течение нескольких секунд смотрел ему в лицо. В словах на­чальника штаба он без труда уловил неистребимый для многих украинцев мягкий акцент. Спросил, перейдя на украинский:

Дэ я тэбе бачыв?

Вы меня, товарищ генерал, в свое время напра­вили в сто сорок девятой, к Григорьяну, а в настоящее время я в сто пятьдесят втором танковом батальоне.

Я так и знав, що из тэбе выйдэ добрий танкист. Йды поближче. Дывысь,— генерал сделал карандашом дугу на карте снизу Павловки и опять посмотрел на Гаврюшенко.— Трэба зайты им в тыл. Разумиешь?

Разумию, товарищ генерал! Долбануть фашистов с тыла!

...Танковая рота Бурцева уже вела огонь по против­нику с закрытых огневых позиций.

Бурцев, на высоту не ходи, сгоришь! — предупре­дил его Гаврюшенко.

Рота осталась на месте. А несколько танков Загребельного, а также машины лейтенантов Хабычева в Дроздова, пройдя 18 километров в обход, появились за Павловкой, в тылу немцев, и почти в упор стали рас­стреливать закопанные «тигры». Последовала атака и с фронта.

Там оказалось два десятка тяжелых вражеских танков, и все они были подбиты или сожжены. Несколько дней спустя танкисты вместе с автоматчиками уже сражались в районе хуторов Зайцевский и  Тарасовский. За короткое время они с боями прошли свыше ста километров.

Бригада устремилась к Днепру...

В начале октября 1943 года погода стояла теплая, солнечная — настоящее бабье лето. А по ночам воздух очищался, свежел. И именно в такие ночи наиболее отчетливо доносился далекий гул развернувшегося на Правом берегу Днепра грандиозного сражения.

...На станцию Бровары прибыл эшелон с танками бригады. Танкисты быстро разгрузились и, совершив небольшой марш, сосредоточились в лесу восточнее Летки.

На широкой поляне выстроились экипажи около своих машин.

Комбриг Овчаренко стал обходить их. Подошел к танку младшего лейтенанта Манаки  Курманбаева. Тот с докладом замешкался, потому что переругивался в это время с командиром соседнего экипажа.

— Вы почему не докладываете? — строго спросил его полковник.

— Потому что глаза смотреть надо! — запальчиво бросал Курманбаев, вовсе не задумываясь о том, что командир бригады эти его странные слова примет на свой счет. Да так оно и было на самом деле. — Глаза не видел, да?..— И тут же спохватился, доложил ком­бригу по форме.

Лицо младшего лейтенанта выражало крайнее огорчение. Оно почти пылало гневом. Несколько позднее Овчаренко узнал, в чем дело.

Перед самым построением один из танков при раз­вороте раздавил лежавшую на траве балалайку Кур­манбаева. Ее подарила ему еще в сорок первом за ока­занную помощь во время вражеской бомбежки одна ленинградка. В течение двух лет ней он через бои этот дорогой для него подарок. Тренькая: на ней в часы за­тишья, часто пел под собственный аккомпанемент лю­бимую песню:

Ты уедешь к северным оленям,

В жаркий Казахстан уеду я...

Мой балалайка играть на Красной площадь, он будет играть на Берлин,— нередко говорил он боевым товарищам, сверкая своей широкой белозубой улыбкой.

Теперь, оставшись без дорогого для него памятного подарка, был очень расстроен. И с докладом конфуз, получился...

Полковник заглядывал в башни, у некоторых машин бегло осмотрел моторные отделения. Везде образцовый порядок. После этого накоротке собрал офицеров рот­ного и батальонного звена, недолго посовещался с ними, а в заключение сказал: