На веки вечные

Может, Дмитрий Степанович споет нам сибир­скую? — подмигнул Герасимов.

Можно и сибирскую,— запросто согласился Вол­ков. И запел тихим, слегка дрожащим голосом:

Славное море — священный Байкал,

Славный корабль — омулевая бочка...

Потом пели каждый свою национальную песню. Среди членов экипажа и четырех их неразлучных де­сантников-автоматчиков были люди пяти националь­ностей. Первым спел на татарском языке черноглазый Хасан Галиев, за ним — таджик Нармурат Кавилов. И пошло... Услышав этот необычный концерт, собрались к машине Семенцова и другие танкисты.

У нас на Кавказе одни поют и хлопают в ла­доши, а другие пляшут,— сказал лейтенант Борис Байрамов.

Он хитро улыбнулся, провел пальцами по жидким длинным усам, погладил коричневый лоснящийся ши­рокий ремень и пошел в пляс. Жгуче-черный, с тонкой изящной фигурой, лезгин словно взорвался. Многие удивились, что такой скромный, стеснительный человек может быть таким задорным, открыто веселым. На нос­ках своих грубых кирзовых сапог он двигался с необычайной легкостью, под его ногами шелестели опавшие: желтые листья и отлетали в сторону сосновые шишки. А вокруг ему дружно:

Ас-са! Ас-са! Ас-са!

Двое в такт пляски гулко лупили ложками по ко­телкам.

Время было десять вечера, а танкисты все весе­лились.

Гвардейцы! Поете и пляшете вы хорошо. Но завтра предстоит жаркая «работа». Не пора ли на от­дых? — как бы уговаривая вовсю разошедшихся арти­стов, проговорил капитан Коломийцев. Он уже давно подошел к ним — слушал, смотрел. Никто и не заметил замполита.

Рано утром следующего дня, после завтрака, со­стоялся короткий митинг. Первым на нем выступил подполковник Полукаров.

Перед нами столица Советской Украины — Киев,— говорил он.— Перед нами — мать городов русских, гор­дость и любовь наша, гордость России. Гитлеровцы еще в Киеве. По его ранее столь прекрасным улицам бродят изверги, топчут окровавленными сапогами сады, парки. Сами они не уйдут. Надо их оттуда выгнать и уничто­жить... Киев ждет нас. Нет без Киева Украины! Нет без Киева Родины! На нас смотрит сейчас вся страна. Бои предстоят тяжелые, но мы, гвардейцы, выполним с честью трудную боевую задачу — освободим Киев и тем самым преподнесем подарок Родине в честь двадцать шестой годовщины Великого Октября!

Танкисты были готовы к решение стоящих задач. Это общее мнение выразили отличившиеся в минувших боях командиры танков Борис Гладков, Борис Байрамов и другие. Митинг был прерван громким голосом:

Воздух! Воздух!

Многие бросились в оказавшуюся рядом глубокую яму. Фашистским стервятникам не удалось повредить ни одной машины, не пострадал ни один человек. Наши истребители и зенитки быстро рассеяли вражеских бом­бардировщиков и заставили их сбросить свой смерто­носный груз где придется.

До заводких машин оставалось не более двадцати минут. Подошли подполковник Полукаров и капитан Коломийцев.

— Как будем драться, друзья? — обратился началь­ник политотдела к автоматчикам.

Рожок — два фашиста,— ответил Хасан Галиев.

То есть? — не понял подполковник.

— Вот рожок,— Хасан показал на автоматный ма­газин.— А их у меня девять!

Ничего себе, ты этак для моего «Дегтярева» не оставишь ни одного оккупанта,— проговорил сидя­щий уже в танке радист-пулеметчик Константин Го­ловкин.

Ничего, колупнем их из Киева, и Гитлер еще подбросит,— нашелся Хасан. Все засмеялись.

Должно, имеешь невесту?

Имеется, товарищ подполковник.

Тоскуешь по ней?

Больше по матери...

Георгий Степанович на минуту задумался. Потом тихо произнес:

А я очень стосковался по сыну Валентину.— Он вынул из нагрудного кармана фотокарточку, показал Хасану и всем, кто был рядом, сидящего на трехколес­ном велосипеде улыбающегося мальчишку. Затем, спря­тав карточку, добавил: — Наше будущее принадле­жит им...

Вскоре задрожала земля. Словно разыгрался ураган страшной силы. Это случилось в восемь утра. Началась артиллерийская, подготовка. Тут же раздался громкий голос командира батальона майора Ковалева:

По машина-а-а-ам! Заводи-и-и!

Настроение у каждого — приподнятое. Наступательный порыв звал вперед. Вокруг стоял сплошной рев танковых моторов. От тысяч разрывов на переднем крае врага поднялся бурый туман.

Танкисты тогда не представляли даже, какое коли­чество стволов участвовало в артиллерийском наступлении. Только много позже узнали, что на один километр фронта приходилось 250 орудий!

Передний край противника стал неузнаваем, исчез­ли его очертания. Остались одни развороченные зем­лянки, траншеи, разбитые пушки, разорванные тела гитлеровцев. Да и на опушке леса, где ожидалось наи­большее сопротивление врага, чудом уцелел лишь не­большой заслон. Около яблоньки показалось несколько, орудий, однако массированным огнем танковых пушек быстро были уничтожены и они. Налетевшая в этот мо­мент авиация противника не смогла повредить танкам, они поспешно, скрылись в зарослях.

Углубились в лес. Картина прежняя: завалы, зами­нированные дороги и просеки, поляны... Напоролись на засаду с большим количеством танков и штурмовых орудий. Комбат приказал:

Гаврюшенко с ротой Семенова — вести бой с фронта!