На веки вечные. И воздастся вам…

«Еще 15–18 декабря 1943 года в Харькове, только освобожденном от оккупации, открылся судебный процесс над немецко-фашистскими преступниками. Невелики были чины этих рядовых палачей Третьего рейха, и совершенные ими злодеяния были лишь частью той чудовищной цепи преступлений, о которых впоследствии узнало человечество. Но это был первый суд над фашизмом, ставший историческим прецедентом, — впервые в мировой практике судили за преступления против человечности…

Процесс освещали советские и зарубежные СМИ, в том числе лондонская "Таймс" и "Нью-Йорк таймс", "Санди экспресс" и "Дейли экспресс", радиовещательная компания "Колумбия". Советскую прессу на процессе представляли Алексей Толстой, Константин Симонов, Илья Эренбург, Елена Кононенко и Леонид Леонов.

Еще далека была Победа, еще долгих 705 дней оставалось до открытия Нюрнбергского процесса, когда в Харькове, пережившем 22 месяца оккупации, прозвучали суровые слова о неотвратимости расплаты за чудовищные преступления. Слова, которые с нетерпением и надеждой ждал весь мир: "Встать, суд идет!"»

Из материалов о первом в истории процессе над нацистскими преступниками в харьковском Музее Холокоста

Глава XVI Без глупостей, полковник!

Чернявый и смуглый сержант Гросман, один из охранников Руденко, был совсем молод, расторопен и, судя по ухваткам, большой хитрован. Он сидел рядом с водителем Руденко и постоянно вертел головой, морщил нос, хмыкал, и явно хотел поговорить с Ребровым, который по-начальственному устроился на заднем сиденье, но не решался.

— Тебе сколько лет, сержант? — спросил Ребров.

— Двадцать два, товарищ… Простите, не знаю вашего звания…

— Денис Григорьевич меня зовут. И откуда ты?

— С под Одессы.

— С под Одессы, — улыбнулся Ребров. — Давно воюешь?

— С сорок второго года.

— Ого! Да ты ветеран.

— Я с 1943-го в полковой разведке, командовал взводом. До Берлина дошел, даже на Рейхстаге расписался.

— А как сюда, в Нюрнберг попал?

— Да очень просто. Вызывает меня как-то начальник политотдела дивизии и говорит: от нашей дивизии на Нюрнбергский процесс, где будут судить главных гитлеровских преступников, решили направить для охраны советской делегации тебя, товарищ Гросман. Я и растерялся… Говорю, а почему я? Может, кого другого? А мне полковник в ответ: я бы на твоем месте туда рядовым поехал. И вообще, это приказ. Так что иди к портному, сошьют тебе новую форму, чтобы ты соответствующим образом выглядел.

— Видать, лихим ты разведчиком был, сержант, раз тебя одного из целой дивизии выбрали.

— Командиры не жаловались.

— А стреляешь ты как?

— Подходяще. Если в мишень, то девятка, редко восьмерка…

— И пистолет у тебя всегда с собой?

— А как же? Я же товарища генерала охраняю.

— Ну, это все знают… А пистолет ты, сержант, не доставай, потому что стрелять нам ни в коем случае нельзя… Там все свои будут. Ну, вот вроде и приехали…

Они вошли в большой четырехэтажный дом, поднялись на второй этаж, остановились перед дверью нужной квартиры.

— Значит так, сержант, объясняю задачу, — проинструктировал Ребров буквально бившего копытами от нетерпения Гросмана. — Нам надо забрать больную девушку и отвезти ее сразу на аэродром, чтобы отправить в Берлин… Дело простое, но рядом с ней наш офицер, которому поручено никого к ней не пускать. Еще раз повторяю — наш с тобой товарищ. Так что действовать надо спокойно и деликатно.

— А если он?

— Постараемся убедить его.

— А если не получится?

— Тогда аккуратно нейтрализуем. Только очень нежно, по-семейному… Это я беру на себя. Ты страхуешь, понял? Главное не дать ему сдуру стрелять…

Ребров позвонил. Через какое-то время из-за двери раздается суровый голос.

— Кто там?

— Свои, командир, — спокойно Ребров. — Мы прибыли по приказу генерала Руденко. Знаешь такого?

— А чем подтвердите?

— Со мной его охранник сержант Гросман.