На веки вечные. И воздастся вам…

— О, эти немцы!.. По-прежнему шлют мне письма с проклятиями. Причем в огромных количествах.

— Но до эксцессов больше не доходит?

— Вы имеете в виду ту девушку, что плюнула в меня как в предательницу? Нет, такого больше не было. Кстати, я тут прочла в газете, что большинство немцев, которым Гитлер принес столько страданий, и сегодня не одобряют полковника фон Штауфенберга, организовавшего на него покушение. Они считают, что фон Штауфенберг нарушил присягу. А для немца присяга — это святое. Не важно, кому она принесена.

— Марлен Дитрих многие немцы тоже считают предательницей. Но ей наплевать на это. Я, кстати, встретил ее в Нюрнберге на процессе. Она считает себя врагом Гитлера и фашизма и гордится этим.

— Ну, Марлен никто в Германии уже не считает немкой. Она для немцев — американка.

— Понятно.

Чехова вдруг насмешливо спросила:

— Вы не влюбились в нее случаем?

— Нет. Но она внушает уважение.

— Я так понимаю, в отличие от меня.

— Я этого не говорил.

— Мы просто разные с Марлен. Как она выражается, из разных конюшен. К тому же я не люблю наряжаться мужчиной. Впрочем, бог с ней! Не Марлен же привела вас ко мне? Вас интересует что-то другое… Или кто-то другой. Кто?

— Мне надо спросить вас о Геринге. Скажите, как он будет вести себя во время суда? Как лучше вести себя с ним — давить на него, унижать, оскорблять?

— Многое зависит от того, в каком состоянии он сейчас пребывает, — задумчиво сказала Чехова.

— Знаете, тюрьма пошла ему на пользу. Он похудел, его потихоньку отучают от наркотиков… В общем, он поздоровел, порой выглядит даже чрезмерно бодрым и активным. Хотя время от времени мрачнеет и погружается в депрессию.

— Я уже говорила вам — Геринг большой актер. Он может разыграть из себя кого угодно — простака, весельчака, скромнягу… Но любимая его роль — герой, вождь, рыцарь. Геринг — летчик, а в Германии летчики были особой кастой. Их все любили, им поклонялись…

— Особенно женщины.

— Вы намекаете на Эрнста Удета? — спокойно уточнила Чехова. — Да, я любила его. Знаете, в детстве про него говорили, что у него «солнечный темперамент»… А потом он стал знаменитым асом, заместителем Геринга в Люфтваффе…

— Ольга Константиновна, но ведь Удет, как я слышал, на самом деле был пьяницей и наркоманом, — грубовато перебил ее Ребров.

— Довольно жестоко напоминать мне об этом. Ведь он застрелился.

— Хотя объявили, что он погиб, испытывая новый самолет?

— На самом деле он застрелился будучи совершенно подавлен происходящим с ним. Он был замечательным летчиком и никаким начальником. Но германскому народу предъявили героическую версию. Геринг пролил на его похоронах реки слез. Правда, потом говорил, что это Удет развалил Люфтваффе, а он, Геринг, тут ни при чем… Вот таков он, Геринг. Если он впадает в пафос, удержу ему нет. А в неформальных разговорах с ним лучше всего проявлять некоторую общительность и даже видимость откровенности. В разумных дозах, естественно. Он может посчитать, что на самом деле это он своим неотразимым обаянием расположил вас к себе и распетушится еще больше.

— Понятно.

Ребров помолчал, понимая, что Чеховой надо справиться с нахлынувшими воспоминаниями о страстном и долгом романе с Удетом.

— Еще я хотел поговорить с вами о фельдмаршале Паулюсе, — выдержав паузу сказал он.

— Вот уже герой не моего романа! Типичный пруссак. Этому, в отличие от бедняги Штауфенберга, никогда не пришло бы в голову попытаться убрать Гитлера, пусть Германия и валилась с ним в преисподнюю.

— У него есть слабые места?

— Жена. Елена-Констанция фон Паулюс, урожденная румынская графиня Розетти-Золеску. Это женщина совсем иного духа. Такой, знаете, средиземноморский темперамент!

— Когда он оказался в плену, она отказалась сменить фамилию и отречься от мужа.

— Да-да, предпочла тюрьму. Не знаю, заслуживал ли Паулюс такого героизма. Но ради нее он пойдет на многое.

— Ясно. Да, и помните вас шантажировал некий господин Фрейзер? Да-да, тот самый, что чуть не проломил мне голову… Он больше не возникал здесь? Не беспокоил вас?

— Нет, к счастью.

— Ну что ж, мне пора.

Ребров встал. Чехова протянула ему руку и довольно сильно сжала пальцы.

— Все-таки вы чем-то сильно потрясены.

— Неужели так заметно?

— Да.

— Ничего. Все уже позади. Все закончилось.

Чехова недоверчиво покачала головой.

Постскриптум