На Великой лётной тропе

Бурнус к концу первой недели научился бегать по бревнам и не падать в реку. Тогда его одежда стала сухой, и болезнь прошла.

Около города Уфы бревна связали плотами и погнали в Каму. На плотах было легче, суше и свободней. Когда плот шел по ровному плесу, Садык и Бурнус садились на край и удили рыбу.

Однажды Бурнус достал из кармана тростниковую трубку и сказал:

— Слушай, Садык, я буду играть.

— Ты сделал курай?

— Да, Садык.

Бурнус часто вспоминает Мелеуз, старую мать, и тогда ему охота играть на курае.

Малайка помирился с печальной музыкой тростниковой дудочки и все ночи, когда плот стоял у берега, а над рекой лежали серый сумрак и тишина, играл на курае. Играл он и тихонько напевал:

«Прощай, Башкирия, прощай, степь и гора Карагай. Прощай, село Мелеуз и высокий минарет. Прощайте, старая мать и река Белая. Уйдет от вас Бурнус. Есть у него деньги на кинжал, купит он его в большом городе, убьет Магомета Гафарова и уйдет в Урал-Тау. Никакой начальник не найдет там Бурнуса. Возьмет Бурнус с собой один кинжал и станет мятежником, как богатырь Салават Юлаев.

Прощайте, река Белая и друг Садык. Уйдет от вас Бурнус. Не затем он родился, чтобы гонять леса родной Башкирии, делать деньги купцу Укладову.

Прощай, прими мою последнюю печаль и слезы, больше Бурнус не будет плакать. Прощай и ты, печальный курай, играй мне в последний раз, потом я брошу тебя в Белую».

Плот вышел в Каму. Бурнус и Садык сидели на краю плота, над ними висела ночь с новеньким ярким полумесяцем. Под ногами у них вздыхала Кама. С далекого темного берега неслась одинокая песня:

Расходилась то не Кама и не Белая,
Зашумел не темный бор, не непогодь.
Взбунтовался вольный молодец,
Рассерчал бурлак на жись свою.

— Скоро придем в Волгу, там есть большой город Самара. Я куплю кинжал и пойду в Мелеуз убить Гафарова. Пойдем, Садык, вместе, — сказал Бурнус.

— Стар Садык, рука его плохо держит багор и совсем не может держать кинжал. И тебе незачем покупать его. Ты можешь достать кинжал Салавата Юлаева.

— Где?

— Слушай!

6. КИНЖАЛ САЛАВАТА ЮЛАЕВА

— Пойди, Бурнус, в деревню Мурсалимкино, пройди ее всю, до конца, и увидишь в поле старую избенку. Нет у той избы ни ворот, ни двора, ни загонов. Постучи, Бурнус, в дверь и скажи: «Добрая бабушка Узенбаева, пусти правоверного башкирина. Я устал, и мне надо отдохнуть». Откроет тебе старуха Узенбаева — у нее спроси про кинжал. Не откроет — постучи сильней и скажи: «Пусти меня ради великого богатыря Салавата Юлаева». Войдешь в избу и увидишь на стене кривой и длинный кинжал. Знай, что это тот, который висел у пояса великого богатыря, был в его руке.

— Отдаст мне старуха кинжал?

— Не знаю. Только помни, Бурнус, что носил его сам Юлаев, помни, зачем ты его берешь, за кого поднимаешь!

— За Башкирию, Садык. Я прогоню начальников и купцов, верну всю степь. Опять пойдут по ней табуны, опять башкиры будут выезжать на кочевье, ставить коши. И ты, Садык, вернешься в степь, у тебя будет табун, ты будешь ездить на своем коне, жить в своем коше и пить свой кумыс. Все будут пить его.

— Не верю, Бурнус. Умрет Садык на плотах, и никогда не придется ему из реки Белой поить своего коня.

На дальнем берегу замолкла песня. Садык ниже опустил свою голову и запел, роняя в темную Каму свои печальные слова:

Я поцеловал ее в правую щеку,
А левая осталась сиротой.
Тогда я поцеловал и левую щеку,
Они обе стали как сестры.

— Садык, прощай, я иду в Мурсалимкино, — сказал Бурнус.

На прощанье Садык спросил его:

— Если старухе Узенбаевой принесут обратно кинжал Салавата и на земле прибавится еще один могильный камень, прийти к нему?

— Приди, Садык!

— И взять с собой курай?

— Возьми и сыграй на ней по покойнику!

Бурнус ушел, а Садык запел снова:

Я поцеловал ее в правую щеку…

В мае 1774 года близ Саткинского завода полковник Михельсон разбил Пугачева и башкирского богатыря Салавата Юлаева. Салават был ранен.

Степной конь мчал раненого богатыря, за ним скакали его ближайшие помощники и друзья. Двадцать верст во весь дух скакали кони, как при степном пожаре, двадцать верст гнались солдаты полковника Михельсона. Потом пошли горы и лес, где за каждым камнем и за каждым деревом прятался башкирский стрелок. Солдаты Михельсона повернули обратно, а Салават Юлаев пустил своего коня шагом. Богатырь ослабел от потери крови, его голова падала на грудь, он выпустил поводья и схватился руками за седло.

Всех мучила жажда. Они весь день в пыли, под горячим солнцем дрались с Михельсоном. У коней опали бока и под брюхо сползала грязная пена. Больше всех мучила жажда Салавата Юлаева. Его потные волосы высохли, губы потрескались. Он попросил пить.

— Батыр просит пить, найдите батыру воды!