На Верхней Масловке (сборник)

Кому понадобилось в этом идиллическом городке осквернять ограду давно заснувшего и, в общем, покинутого кладбища? Как все-таки жива и настырна ненависть, как не дает она покоя тому, кто носит ее в своей груди...

– ...Все-таки не понимаю, – бубнил Боря, уворачиваясь от мокрых веток на обратном пути в город. – Если уж наш постоялый двор находится за пределами цивилизации, то почему сено в нем так дорого стоит?

– Но ведь это симпатичный ухоженый постоялый двор, – трясясь от холода, возражала я.

Кстати, когда мы добрели до отеля, я задала этот вопрос милой девушке за конторкой в гостиной. Она удивилась:

– Но ведь наш отель находится в двух шагах от главных достопримечательностей Сен-Реми... Вот тут, за холмом, античный город Гланум... А за дорогой – во-он там, видите, шпиль? – старинный монастырь, там и сейчас клиника для умалишенных...

– Это чрезвычайно привлекательно, – заметила я.

– ... В которой жил и лечился Ван Гог, – добавила она и пояснила на всякий случай, – знаменитый художник.

* * *

...Старинный монастырь августинцев, на территории которого и сегодня действует больница святого Павла, открывал для посетителей ворота ровно в десять.

В это утро дождь несколько раз брал затяжную паузу. Словно там, наверху, лениво раздумывали – не довольно ли с людишек двухнедельной мочиловки, – но поразмыслив, все же склонялись вывалить еще несколько оставшихся в неведомой кладовой навозных туч, и выплеснуть воды до донышка, как хозяйка после основательной весенней уборки выплескивает на улицу остатки мутной жижи из ведра...

Мы вышли рано и, радуясь передышке, пошли наугад по дороге, мимо загона, где на фоне робко зацветающей сирени смирно стояла стреноженая белая лошадь, мимо оливковой рощи, мимо длинной шеренги столетних кипарисов... Поднялись на холм, откуда открывался вид на долину: огороженный металлической сеткой забора, там лежал Лез-Антик, античный Гланум, со своими Термами, Нимфеем, алтарями, мозаикой... откопанный археологами спустя лет тридцать с того дня, когда измученный галлюцинациями и тоской художник прибыл из Арля сюда, в больницу святого Павла, и доктор Теофиль Пейрон аккуратно внес в регистрационную книгу сведения о новом больном. В отличие от других больных, этому разрешалось выходить на прогулку с художественными принадлежностями и – тут была удовлетворена, потому что оплачена, личная просьба Тео – больному выдавалась в обед половина бутылки красного вина...

Уже и миндаль зацветал...

Мы прошли в ворота, и длинная, засаженная – в память о Ван Гоге? – бархатистыми ирисами аллея привела нас к старинной церкви XII века с изумительным внутренним двориком безупречных пропорций.

В сувенирной лавке при музее продавались открытки с картинами знаменитого пациента, а также с поделками других больных – результаты отлично налаженной и изобретательно приспособленной трудотерапии... Мы поднялись на второй этаж: вдоль длинного мрачного коридора тянулся ряд комнатушек с зарешеченными окнами. В одной из них и жил когда-то художник, страдающий – как следует из записи в реестре больных «помешательством в острой форме со зрительными и слуховыми галлюцинациями». Возле железной вдовьей кровати стоял стул, из таких, какие он вставлял в свои картины – с плетеным сиденьем, и простой деревянный мольберт, с установленной на нем копией картины «Дорога с кипарисами и звездой», написанной им здесь:

«...ночное небо с тусклой луной... и преувеличенно яркая, нежно розовая и зеленая звезда в ультрамариновом небе, где плывут облака...»

В большой комнате напротив, где единственной мебелью были привинченные к стене деревянные скамьи, на полу стоял ряд старинных оцинкованных лоханей, покрытых тяжелыми деревянными досками с двумя отверстиями – для головы и торчащих ступней. В них, по-видимому, больные принимали ванны.

И он вначале так радовался этим ваннам дважды в неделю, так надеялся, что они способствуют укреплению его «общего здоровья». По сути, к ваннам сводилось все лечение больных. Доктор Теофиль Пейрон, некогда флотский врач в Марселе, по специализации, помнится, был окулистом и славился своей непревзойденной скупостью...

* * *

Вот что отличает письма здешнего периода от писем брату из Арля: там он все же надеялся, что приступы этой болезни – только следствие климата, бесконечного изнурительного мистраля; «южная болезнь» – называл он ее.

После нескольких жестоких приступов в Сен-Реми его вера надломилась: