На весах греха. Часть 2

Ему захотелось выпить. Он нашел початую бутылку виски, отпил из горлышка. С книжной полки на него смотрели партитуры и прочие опусы, орудия ремесла Маргариты. Мы живем в совершенно разных мирах, подумалось ему, мне никогда и грядки не перекопать на ее земле, а ей и шагу не шагнуть в моем бурьяне. Эта мысль поразила его. Действительно, что может знать Марга о том, над чем он каждодневно ломает себе голову? Почти ничего Она старательно читает его книги, ищет в них интригу, чувство, вьющиеся тропки, которыми он шел, — главным образом это. Все остальное ее тяготит, хотя она в этом не признается. Но спрашивается, есть ли в этих книгах он сам, настоящий, или его нет? И из чего, собственно, состоит настоящий Нягол Няголов, какую смесь он собой представляет — благородную, алхимическую или родимую похлебку из полусварившейся фасоли и сырых овощей с лежалым стручком горького перца?

Тихо звякнул телефон, — вероятно, у соседей сняли трубку. Жаль, что в отцовском доме нет телефона — он мог бы поговорить с Елицей. Он взял бутылку и сел у аппарата. В такой час Теодор уже наверняка спит праведным сном, который легко вычислить при помощи какой-нибудь формулы. Как живут эти люди и почему не могут удержать при себе собственное дитя? Еще весной, когда Елица сбежала, он понял, что в доме Теодора произошло нечто, не имеющее прямого отношения к се припадкам. Но эта упрямая коза ни о чем не сказала. Молчит она и теперь, после неожиданной просьбы остаться у него, хотя прошло столько времени.

Он набрал номер брата. Долго не отвечали, потом к телефону подошел Теодор. Сейчас перепугается до смерти, подумал Нягол и объяснил, откуда звонит, сказал, что возвращается к Елице, она жива и здорова. Теодор и в самом деле не мог прийти в себя от неожиданности, верил и не верил брату.

Няголу послышался шепот — значит, и Милка примчалась. Теодор робко спросил, почему Нягол не позвонил раньше. Ну, как объяснишь этому примитиву, химическому существу, досадовал Нягол, но ответил, что был занят весь день, вечер провел с друзьями, выпил лишку и только теперь добрался до дому. Снова помолчали. Теодор спросил, на кого он оставил Елицу. Нягол его успокоил, сказав, что у нее ночует Стоянка, о дочери пусть не беспокоится — настроение у нее хорошее, сон спокойный, аппетит тоже хороший, она читает, ходит на прогулки, позавчера они гостили у Иванки с Мальо, а следующую неделю проведут в селе, разомнут косточки на винограднике. «Где-где?» — не понял Теодор. — «У Мальо на винограднике, копать будем!» — громче сказал Нягол. — «С Елицей?» — не поверил отец. — «Да, ей это полезно, а вот винограднику — не знаю», — пошутил Нягол.

На другом конце провода снова зашептались. «Но у нее нет подходящей одежды, — отозвался Теодор, — и денег нет…» — «Какие там деньги! На винограднике не деньги, а мотыга нужна!» — живо ответил Нягол. «Уж этот виноградник», — сказал Теодор. «А ты что, против?»-спросил Нягол. «Почему против, просто она не привыкла». — «Я присмотрю за ней, — заверил его Нягол. — А вы как? Живы-здоровы?» — «Сам знаешь… — понизил голос Теодор. — Терпим наказание…» — «Я не знаю, какое наказание вы терпите, да и не хочу знать, это ваше дело, — сказал Нягол. — Одно скажу: Елица давно не ребенок, и пора вам это понять».