На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Эта увлекательная жизнь закончилась неожиданно, но я не сетовал на судьбу, так как давно привык к таким резким переменам. Я решил просто смириться с этим фактом и подготовить себя к новым испытаниям. Однажды вечером явился надзиратель и приказал всем нам выйти из камер. Нас поместили в пересыльный блок, откуда обычно отправляли в лагеря, расположенные на территории Дальнего Востока. В нашей камере номер 32 было триста пятьдесят заключенных, в том числе пятнадцать немцев. Главарь уголовников здесь тоже был настроен в пользу немцев, но все равно жить в этой камере было очень тяжело, так как кормили здесь плохо. Для того чтобы обеспечить себе дополнительное питание, нужно было срочно искать работу. Я принял то единственное, что мне предложили, а именно должность санитара.

Мне сразу стали выдавать дополнительный паек. Но сами обязанности санитара были омерзительными. Я должен был выносить отходы жизнедеятельности людей как с нашего этажа, так и из женских камер, расположенных выше. В качестве инструмента мне выдали длинную палку и емкость в виде бочонка. Через пару дней заболел мой напарник, по-видимому не в силах вынести эти запахи, и я стал искать ему замену, обратившись с призывом к немцам, которых приглашал в добровольцы.

— Тут нужны только люди с сильным желудком, — честно предупреждал я.

— Я возьмусь, — вызвался истощенный берлинец.

Я посмотрел на него с ног до головы.

— Ты можешь рассчитывать на эту работу, если уверен, что сможешь спуститься вниз с женского этажа со своим грузом по оледеневшим железным ступеням во время зимы. Ты сам понимаешь, что случится, если ты поскользнешься.

— У меня все получится, вот увидишь, дай мне только попробовать.

Я дал ему попытку, и в тот же вечер мы сделали наш обход вдвоем. Он так беспокоился по поводу лестницы, по которой было довольно тяжело идти даже в нормальной обуви, что не был готов к несчастью, которое все же постигло его. Он нес наполненный до краев бак, когда вдруг потерял опору и опрокинул на лестницу весь груз экскрементов. Никогда еще мне не приходилось видеть человека таким несчастным. Сбежались охранники, которые поливали его руганью, а он сидел чуть не плача, почти не обращая на них внимания, и несло от него, как от канализации. После этого берлинец стал моим полноправным напарником по кличке «господин навозник».

Команда санитаров была единственными людьми, которым разрешалось входить в женский барак, и я уже успел обзавестись несколькими новыми знакомыми среди его обитательниц из тех, с кем мы раньше проживали по соседству. Легко себе представить, что вскоре мы стали очень популярными среди дам, и нас везде принимали очень радушно — буквально с распростертыми объятиями. Но надзирательницы вскоре узнали, что после выполнения работы мы задерживаемся на полчасика в одной из камер, и начали проявлять свое любопытство по этому поводу. Тогда мы стали ставить одну из женщин на пост, откуда она должна была следить за приближением надзирательницы и предупреждать нас об этом. После появления охранницы нам приходилось возвращаться от легкого флирта к нашим емкостям с отходами. Как долго бы мы ни находились в камере, нас удавалось застать лишь за честным выполнением процедуры по переливанию отходов из емкости в камере в нашу бочку. Конечно, главная надзирательница что-то подозревала, но ей так и не удалось поймать нас на месте преступления.

Мы пробыли в пересыльном блоке примерно месяц, после чего от охраны мы узнали, что наш первый эшелон должен был вот-вот отправиться. О том, что я включен в список, я узнал внезапно, когда меня вдруг оторвали от выполнения повседневных обязанностей. От камеры к камере сновали офицеры, выкрикивая заключенных по именам. Тем, кого называли, командовали собираться. Нас собрали во дворе в ветреную, ослепительно снежную погоду, выдали пайки на дорогу и стали группами собирать в грузовики. Паек состоял из фунта хлеба на каждый день путешествия, небольшого количества рыбы и сахара. Еще до того, как нас погрузили в машину, один из уголовников лишил нас нашего сахара, и на этот раз меня не было в списке тех, кому этот сахар предназначался.

Улицы Смоленска были белы и неприветливы, но было искренне жаль, что я покидаю этот город. Мне пришлось пережить здесь много плохого, но кто знал, что ждет впереди? Страшнее всего был сам страх перед неизвестностью.

Глава 19 МОСКВА И ПУТЬ НА ВОСТОК