На волка слава…

Вот только я должен быть внимательным. Не позволять себе увлечься собственным рассказом. Избегать живописности. Чем более я продвигаюсь в своем повествовании, тем яснее отдаю себе отчет в том, что годы, проведенные на улице Монторгей, имели для меня большое значение. Но почему? Да ПОТОМУ ЧТО Я НАЧАЛ, НАКОНЕЦ, ЖИТЬ НА СВОЕМ УРОВНЕ. На своем уровне, не знаю, достаточно ли я внятно выражаюсь, но у меня нет более подходящего слова. Именно жизнь там позволила мне догадаться о существовании системы, блефа, лжи. Хочу отметить, что происходили там и внешние события. Женщина в моей постели, анекдот Барбедара и озарение, которое за ним последовало (смотрите главу I). Но главное то, что я жил на своем уровне, познав который, я смог открыть систему. До сих пор я говорил об этом, как о чем-то таком, что находится ПЕРЕД нами. Нет, система находится не перед нами, она выше нас. А для некоторых, может быть, она внизу. Но во всяком случае не на нашем уровне. Более того: система — это именно то, что мешает нам держаться на нашем настоящем уровне. Я бы сказал, что она похожа на решетку.

Делаешь что-нибудь. Хорошо. Спишь или не спишь, выходишь или возвращаешься, крадешь или нет. Хорошо. Затем стараешься найти доводы, мотивацию, побудительную причину. Почему? Потому что появляется в этом необходимость? Вовсе нет. Вполне можно жить и без причин. Но только в этом случае прежде всего нужно СОГЛАСИТЬСЯ жить без причин. В этом — вся трудность. Система давит на нас. Система отравляет нас. Поэтому, совершив поступок, человек начинает искать причину. Чтобы прицепить ее к решетке. Чтобы прицепиться к решетке. Чтобы остаться в подвешенном состоянии. Чтобы успокоиться. Чтобы преодолеть страх. Страх быть не таким, как все. Страх дойти до глубин. Страх коснуться дна собственной своей души. И вот срочно подыскивается причина, за которую человек хватается, как за ручку зонтика, зацепившуюся за решетку. Потому что пока у человека есть причина, невозможно добраться до дна. Однако дело в том, что истина находится на глубине, как раз на самом дне. На дне собственной души. А туда никто не смеет заглянуть. Из-за причин. Из-за побудительных причин. Из-за всего того, что накладывается на поступки, чтобы замаскировать их смысл? Это как подмостки. Вы когда-нибудь уже поднимались на подмостки? Да? Прекрасно! Тогда вы должны знать, что все, что происходит на подмостках, то, что человек там делает, это, может быть, если хотите, и не ложь, но это и не совсем правда. Там человек пыжится, прикидывается храбрым, рисуется, изображает добродушие, смеется неизвестно над чем. Нервно. Или валяет дурака. Даже не отдавая себе в этом отчета. А где же в это время находятся те, кто по-настоящему живет, кто смеется только тогда, когда хочет, у кого на лице сохраняется естественное выражение, где они? У помоста. Или, еще точнее, под помостом. Ведь у тех, кто стоит около помоста, внимание все же отвлечено. А вот того, кто находится под помостом, уже ничто не отвлекает. Там человек пребывает в темноте, в многолюдье, в истине. Причины — это и есть подмостки. Отговорки, извинения, оправдания — это все подмостки. Человек что-то делает, а потом извращает свой поступок, придумывая для него доводы, побудительные причины. Или, скажем, действует без настоящего внутреннего интереса, подталкиваемый, как на подмостках, непроверенными доводами, действует, я это повторяю, в метре над самим собой. В то время как истина находится в глубине человека, на дне, под подмостками. Истина и, соответственно, счастье. Да, потом-то я понял, в этом как раз и состояло счастье, сказочное счастье, которое я испытывал на улице Монторгей. Только понял слишком поздно. А ведь были же у меня примеры прямо перед глазами, Роза и Эжен, которые жили под подмостками. И я жил возле них. И я тоже жил внизу. Но не понимал этого. Молодость глупа, это известно. Впрочем, система коварна. Решетка скрыта от глаз. Какой-нибудь пустяк, и, глядишь, уже попался. Расслабился, позволил себе пожить немного полнее, чем другие, и вдруг ступенька скользит, уходит из-под ног. Ты продолжаешь, поднимаешься всего на палец над другими, а решетка тут как тут, уже зацепила тебя за волосы.

Что меня погубило, так это, трудно просто поверить, игра в вист. Именно игра в вист. Потому что я играл немного лучше других. Ну не глупо ли? Я был мокрицей. Был счастлив, как мокрица. А потом я позволил вставить себе это перо в свою шляпу. А мокрица с пером — это, смею вас уверить, это конец счастью.