На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

31 марта. «Занимаюсь с бойцами, – пишу я себе на память. – Как жаль, что нет со мною элементарного учебника тригонометрии. Шарапов и Спиридонов опытные командиры орудий. Однако имеют весьма смутные представления о том, каким образом мина, описав траекторию по параболе, попадает именно в то место, куда ее посылают».

О подготовке исходных данных по планшету они даже и не слыхали. Наблюдая, как я орудовал то циркулем, то угломером, то линейкой, а то и математическими формулами, оба сержанта стали интересоваться и самим процессом моей работы. Я старался объяснить им весь процесс от начала и до конца, однако вскоре убедился, что им неведомо именно то, что знают в девятом и десятом классах. И они это понимали. Они видели и то, что ни Вардарьян, ни Степанов, имевшие за плечами лишь семилетку, также не были способны к подобным упражнениям.

«Личные отношения с подчиненными у меня наконец-то наладились вполне», – закончил я свою запись. Перелистывая страницы, я прочел: «6 марта 1943 года. Работать с людьми трудно. У каждого свой характер, индивидуальные особенности. Руководить – это значит к каждому применять свой особый подход». И далее: «20 марта 1943 года. У каждого свой характер: Арчаков – на него действует только сила, Зюбин – приказ, просьба, Шарапов, Спиридонов, Морин – простое слово, совет, предложение, просьба. Я многое понял». «21 марта 1943 года. Во мне что-то меняется изнутри, и я это чувствую».

И еще я уяснил себе за этот месяц: непосредственная работа с людьми – профессиональное качество строевого командира – меня не привлекает. Меня тянет к работе с картами, с планшетом, с документами, то есть к работе, требующей уединения, сосредоточенности, усидчивости и даже особого склада ума. И лишь случайного контакта с людьми. Наблюдательность художника помогала мне находить целевые объекты противника там, где другие ничего не видели. Обнаруживать подозрительное – где, казалось, ничто себя внешне не проявляло. Черчение не было мне в тягость, как другим, а давалось легко, и трудился я с полной отдачей сил. Во взводе теперь распоряжался Шарапов, Арчакова отчислили в пехоту, замполит исчез, дышать стало легче, и Вардарьян был доволен.

«5 апреля 1943 года» — дата эта стоит на моем автопортрете в стальной каске с отлогими полями образца тридцать шестого года. Рисовать я начал месяц назад. Во время перекуров, на лесоповале ухитрялся я делать небольшие карандашные наброски то с Шарапова, то с Зюбина, то с Вардарьяна. Шарапов позировал, сидя на пне не шевелясь и лишь изредка косил глазом в мою сторону. Спиридонов, увидя свое изображение, многозначительно изрек:

– Какой я, однако.

Они, очевидно, не предполагали, что их лейтенант на что-либо способен. Но именно эти рисунки постепенно разбили лед отчуждения и протянули нити сближения между нами.

«Теперь портреты, мной нарисованные, разойдутся в разные концы света», – писал я своей матери. Это не было тщеславием. Я радовался тому, что обретаю уважение у своих солдат. «Талант!» – уважительно и многозначительно произнес Шарапов и тем самым положил конец всем и всяким недоумениям – раз «талант», то и спорить не о чем, все и так ясно.

7 апреля. Прибыл новый командир роты – старший лейтенант Поляков – стройный, красивый блондин с пышной шевелюрой и голубыми, чувственными глазами. Такие мужчины должны, очевидно, нравиться женщинам, подумал я про себя. Поляков нашего возраста, может быть, на год или на два постарше. День, когда он к нам прибыл, был пасмурным и хмурым; пасмурными и мрачными с его приходом стали взаимоотношения людей подразделения.

8 апреля. В середине дня я повел нового комроты по переднему краю обороны, по наблюдательным пунктам. Показал ему разведанные огневые точки противника, обратил его личное внимание на местные особенности огневой системы немцев. Поляков слушал внимательно, что-то отмечал в своем блокноте. Мне казалось, что он доволен, – получилось же все наоборот. Приняв роту, Поляков сразу же стал ломать устоявшийся порядок. Вардарьяна грубо и нетактично подмял под себя. Мне указал мое место: «Командиру взвода вполне достаточно его прямых обязанностей». Работы над планшетом батареи и в штабе батальона прекратились.

– Планшет батареи – это компетенция командира батареи. Я не допущу заниматься самодеятельностью в серьезном и ответственном деле. Кто вы такой – скороспелка военного времени?

Я чувствовал себя оплеванным, замкнулся и ушел в себя. Поляков – типичный карьерист, я это понял. Продвижение по службе и самоутверждение в должности – вот единственная цель и смысл его жизни. Будучи человеком не высокого ума, Поляков продвигался не через выявление собственных знаний и качеств специалиста, но за счет подавления и унижения подчиненных. В этом смысле флегматичный и малообразованный Степанов его устраивал более, нежели я или Вардарьян. Недоверие к Полякову, возникшее в роте с первого дня его появления, со временем превратилось в стойкое отчуждение.